– Вася помогает, – доверительно поделился Глебович. – Он толковый, но сложный – спорит постоянно. Но в «мозгах» соображает, напрямую подключается, прямо к процессорам. Шутит смешно, но не смеется. Увлекается легко, но иногда нужно пнуть…
– Я понял, – Юрий жестом остановил неожиданные откровения Тихомира. – Рад, что вы нашли общий язык. От меня какая-то помощь нужна? Может, с технарями поговорить, чтобы подсказали?
Тихомир угрюмо отмахнулся.
– Ну ладно, – засобирался Юрий. – Не буду мешать. Долго не засиживайтесь, завтра тренировка.
Глебович лишь угукнул, уже нацелившись на какую-то схему в недрах «голема».
Шагая от ангара к каюте, Юрий размышлял о превратностях судьбы, посылающих ему столь странных персонажей. Где бы еще могли встретиться вместе столь разнообразные существа, люди и дистанты? Чего бы он лишился, не попав в тот отделяемый модуль на «Пилигриме»?
Корабельное время приближалось к полуночи, и в коридорах царил дежурный полумрак. Экипаж, кроме вахтенных, уже отдыхал, палубы погружались в вибрирующий низкими частотами сон.
На космических кораблях никогда не бывает полной тишины, этот несущийся сквозь пространство организм постоянно дышит, урчит, ворочается. Если на звездолете тишина, значит он мертв. Тишина – первый признак угрозы.
Уже в предбаннике, когда до каюты оставалось несколько шагов, Юрий вдруг понял, что эхо шагов больше не отражается от стен, а звук собственного дыхания – самый громкий звук, который он слышит.
А между переборками плывут тени, во что-то формируясь, превращаясь.
Миг – и Гарин отпрыгнул назад, выхватывая из кобуры пистолет. Застыл, удерживая оружие перед грудью и жадно высматривая противника. Потом тихо, словно боясь собственного голоса, произнес в пустоту:
– Элли?
Ответа не последовало. Над головой тихо шелестела вентиляция, издалека донеслись неразборчивые голоса вахтенных, стоящих возле входа в реакторную. «Полынь» жила своей жизнью, издавая звуки, урча и ворочаясь, никакой глухой тишины, никаких живых теней.
Юрий убрал пистолет, огляделся, удостоверившись, что вокруг больше никого нет. Сжал руку в кулак, унимая нервную дрожь.
Понадеялся, что это не его измученный последними событиями разум играем с ним в дурацкие игры.
Испугался, что все может происходить на самом деле.
Рыкнул сквозь зубы, отгоняя ворох мыслей, твердым шагом дошел до каюты, захлопнул за собой гермостворку. Нряшливо разделся и повалился на прохладную койку, зарывшись лицом в подушку. Попросил отцов-духовников о ночи без сновидений.
Тонкое жало фломастера выводило на шероховатой стене падающую звезду с длинным хвостом-шлейфом. Звезда падает из полумрака под потолком, оттуда, где нарисован полумесяц далекой Земли, некогда яркий и живой, а теперь выцветший и облезший. У этой звезды самый длинный шлейф, она забралась дальше других. Но, как и у трех ее сестер, начерченных ранее над изголовьем, цвет этой звезды уже неизменный – черный.
Цвет смерти.
«Все