Короче, отдала карту какому-то красному командиру. И они эту морскую крепость спасли. Разминировали. Матери тогда лет двенадцать было…
А ещё через несколько лет она пошла учиться на РабФак, где и познакомилась с моим отцом…
Так, что-то я не о том развоспоминался…
Мой попутчик и рассказчик в очередной раз прервался:
– Дело к ночи. Давай-ка спать укладываться. Наши ребята до того сладко похрапывают, что аж завидки берут.
Согласился молча, лишь кивнул в ответ да на ноги поднялся. Ну а почему бы и не согласиться? А продолжение рассказа никуда не денется. Вот есть у меня такое ощущение, что моему попутчику по какой-то своей причине выговориться нужно.
Заснуть сразу не получилось. Долго ворочался под стук колёс, находясь под впечатлением от услышанного. А ведь чем-то зацепил он меня. Наверное, тем, что давно я подобного не слышал. Крутился с боку на бок на узкой полке и не заметил, как отключился под размеренное раскачивание вагона, под тихое позвякивание чайных ложечек в опустевших стаканах на столике. И снились мне тесные Владивостокские улочки, плотно забитые ободранными, грязными и тощими лошадьми. Лошади эти всё на меня за что-то обижались и очень жалобно ржали. И ещё почему-то снилась огромная толпа всадников в кожаных кепках и куртках…
Наутро проезжали Байкал. Место достопримечательное, поэтому все мы с понятным интересом уставились в окно. И не до рассказов нам было. Раньше, давным-давно, ещё в прошлом веке, годах так в семидесятых, было интереснее – поезд обязательно останавливался в Слюдянке, ждал встречного товарняка, и пассажиры, те кто посмелее, с шутками бежали к озеру, окунуться в его холодной воде. Стоянка-то получалась непонятной по времени. Правда, дело это было не такое уж безобидное. Встречный состав мог пойти по путям между нашим поездом и озером. Наш поезд трогался, купальщики начинали метаться вдоль медленно плетущегося товарняка, проводники дёргали стоп-краны и начиналась ругань. Эх, как тогда всем было весело…
А вот вечером после душа за уже ставшим традиционным вечерним чаем наши посиделки продолжились. Молодёжь из купе умотала к каким-то новым знакомым в соседний вагон, поэтому никто не мешал нашему дружескому общению. И не отвлекал Иваныча от занимательного рассказа…
– У матери нас было четверо, я третий. Ритки ещё не было, – похрустывал сушками Иваныч. Печенюшек сегодня не было, и мы переключились на другую выпечку. – Значит, мне где-то года три и было. А оттого-то и любви мне досталось чуть больше, и родительской заботы. Или потому что к тому времени старшие братья уже выросли? Не знаю. Было ли ещё что-то? Возможно и было, но сейчас я этого уже и не упомню. Остались лишь какие-то очень и очень ранние смутные образы моих собственных воспоминаний. Или не от моих? Теперь уже и не понять…
Зато отчётливо, как сейчас, помню горящую под низким потолком тусклую