«Братских народов союз вековой» тоже оказался частью двойной жизни империи. Как только центр ослаб, с окраин потянулись миллионы беженцев. Азербайджанцы убивали армян, абхазы – грузин, а «русские братья» оказались лишними практически во всех национальных республиках. В Таджикистане в 1989 г. проживало около 400 тыс. русских, к 2000 г. осталось 68 тысяч. В Узбекистане головы «колонизаторов» выставляли на рынке напоказ. «Не покупай квартиру у Маши, все равно будет наша» – писалось на заборах по всему бывшему Союзу. А в Москве постеснялись даже создать министерство по делам беженцев, как сделали в Уганде или Индии, а религиозные лидеры не торопились возглавить общенациональный сбор средств. В великой России беженцы не получали ни жилья, ни подъемных, ни помощи в трудоустройстве – в лучшем случае давали землю в чистом поле и помогали собрать на них ветхие домики.
В Прибалтике обошлось без погромов, но оказалось, что Литва, Латвия и Эстония ментально никогда и не были советскими. У партийных и демократических лидеров практически не имелось противоречий: и те, и другие старались сохранить национальную идентичность и вернуться в Европу к рыночной экономике. А партбилет был атрибутом двойной жизни, пропуском на руководящие должности. Москвичи и ленинградцы так и воспринимали Прибалтику в застойные годы: «наша Европа» с модными барами, средневековыми улочками и фестивалем в Юрмале.
В свете этого бэкграунда трудно рассматривать распад Союза и катаклизмы 1990–х как блажь Горбачева и Ельцина, по собственному самодурству опустивших страну в пучину реформ. Как «эффект Манделы» нашептывает нам, будто СССР был братской семьей народов – грозных, воспитанных и чуждых наживе, – так и неспешное течение жизни в застойные годы выстилает морок, будто так могло продолжаться вечно.
На самом деле советская модель экономики с НИИ из «Служебного романа» обанкротилась уже к середине 1960-х. Старт косыгинской реформы в 1965 г. был попыткой вдохнуть новую жизнь в хозяйство или, возможно, вернуться в НЭП. «Щекинский эксперимент» с гибкими зарплатами и другие находки команды Косыгина впоследствии легли в основу китайских реформ при Дэн Сяопине. А в СССР модернизацию свернули, поскольку появился другой путь наполнения казны: в 1969–м пустили в эксплуатацию крупнейшее в мире Самотлорское нефтяное месторождение. А в 1970–е гг. цены на нефть выросли в несколько раз и появилась возможность содержать сателлитов и поддерживать стабильные цены, не порождая независимый бизнес и ни с кем не делясь властью. Хотя тюменские нефтяники поди гордились своим вкладом в закрома родины, на деле поддерживая на плаву неэффективную экономическую систему, которая начала кашлять, искрить и вибрировать после падения нефтяных цен в 1980–е.
Номенклатура пыталась выправить экономику, заливая прорву денег в механизацию совхозов, промышленное строительство и закупку японских станков. Словно по Салтыкову–Щедрину