Неужели все это Магнус отобрал у своих жертв?
Я нашел инкрустированную драгоценными камнями шпагу, пожалуй чересчур тяжелую для наших дней, и даже поношенный башмак, сохранившийся, вероятно, только из-за украшавшей его пряжки из горного хрусталя.
Он мог взять все, что ему хотелось. И в то же время ходил в лохмотьях, в рваном костюме прошлой эпохи и вел образ жизни древнего отшельника. Для меня это было непостижимо.
Нашел я в сундуке и сокровища совсем иного рода: жемчужные четки с сохранившимися на них распятиями! Я осторожно прикасался к святым образам, качая головой и прикусив нижнюю губу, словно желая тем самым сказать: «Ах, как же скверно с его стороны – украсть такое!» Но одновременно это казалось мне забавным. Еще одно доказательство того, что Бог отныне не властен надо мной.
Пока я размышлял о том, присутствует ли во всем происходящем элемент случайности, рука моя наткнулась среди сокровищ на удивительно красивое зеркало с украшенной драгоценными камнями ручкой.
Непроизвольно и почти бессознательно я взглянул на себя в это зеркало. И увидел там примерно то же, что видел обычно, разве что кожа моя была теперь очень белой, такой же, какой была у старого дьявола, а цвет глаз из голубого превратился в радужную смесь фиолетового и кобальтового. Волосы мои блестели, а когда я провел по ним рукой, то почувствовал, что они стали здоровее и гуще.
По правде говоря, передо мной был вовсе не Лестат. Из зеркала на меня смотрело лишь его подобие, созданное из совершенно иных субстанций. А те немногие морщины, которыми наградила меня судьба к двадцати годам, либо исчезли совсем, либо выпрямились и стали чуть глубже, чем прежде.
Я не мог отвести взгляд от отражения в зеркале, и мне вдруг мучительно захотелось обнаружить там хотя бы частичку себя самого. Сжав зубы, чтобы не разрыдаться, я лихорадочно потер лицо и даже вытер зеркало.
В конце концов я зажмурился и снова открыл глаза, а потом улыбнулся глядящему на меня из зеркала существу. Оно улыбнулось мне в ответ. Да, это несомненно был Лестат. И лицо его не выражало ни недоброжелательности, ни злорадства. Во всяком случае, явного. Оно носило лишь следы прежней импульсивности и склонности к озорству. Это существо можно было бы принять за ангела, если бы слезы его, когда оно плакало, не были алыми и весь его облик не носил оттенка красного, ибо и само оно видело все в красном свете. И если бы не его острые маленькие клыки, врезавшиеся в нижнюю губу, когда оно улыбалось, и придававшие ему совершенно жуткий вид. Вполне приличное лицо, имеющее только один страшный, поистине ужасный недостаток.
Но тут до меня вдруг дошло, что я вижу в зеркале собственное отражение! А ведь всегда говорили,