От меня отцепили провода и развязали верёвки. Дали воды, сказали одеться. Грудь горела от боли. Меня снова вырвало.
Мне надели на голову мешок, на этот раз без мусора, и вернули в комнату, где я провела ночь. Спросили, хочу ли в туалет, но я покачала головой. Пристегнули к стулу наручниками, оставив на этот раз одну руку свободной.
Полицейский принёс сухой паёк: рыбные консервы, галеты, повидло, сухое молоко. И поставил передо мной мятый пластиковый стаканчик с пластиковой ложкой, уже использованные, и, похоже, не раз. Одной рукой я высыпала молоко в стаканчик, едва не просыпав на стол, и полицейский налил мне кипяток.
– Приятного аппетита.
Я размешала молоко, стараясь растворить сухие комки. Не знаю, почему я так сосредоточилась на этих комках, ведь мне было всё равно. Я поела, и от галет с консервами заболел живот.
Следователь принёс мне бумаги, протянул ручку.
– Всё будет хорошо, – повторил он в сотый раз, и мне захотелось плюнуть ему в лицо. – Всех террористов засадим надолго. А тебе зачтём чистосердечное раскаяние и сотрудничество со следствием. Отделаешься лёгким испугом.
– Я… Я… Я не…
Следователь ткнул пальцем туда, где нужно было расписаться. «С моих слов записано верно, мною прочитано», – написала я без подсказки.
– Опытная, – хмыкнул следователь. – Надеюсь, это твой последний раз. – Он внезапно взял меня за подбородок, сильно сжав, и заглянул в лицо: – Ты ничего, смазливая. Только дурная. Найди себе мужика нормального, сразу мозги на место встанут. Ну и рожай уже, лет-то тебе сколько, пора.
Мне позволили умыться, вернули сумку, в которой лежали расчёска и крем, так что я смогла немного привести себя в порядок перед судом. Дали даже сухую одежду, чтобы сменить мокрые, воняющие мочой джинсы. Прихватили, видимо, из моей квартиры.
Суд я помню плохо, я вообще мало что понимала тогда. У входа собрались журналисты, немного, человек десять, все из небольших независимых изданий, и один активист с плакатом «Нет политическим репрессиям!».
Я хотела было крикнуть: «Меня пытали!» Слова застряли в горле.
– Откажешься от показаний, вообще из подвала не выйдешь, – шепнул мне кто-то. Я обернулась, но не смогла понять, кто это был.
За мной шли полицейские, судебные приставы, люди в штатском. Где-то позади бежал адвокат. Он сотрудничал с правозащитной организацией и помогал нам бесплатно, приезжал в отделение каждый раз, когда нас задерживали на митинге, ходил на суды, отправлял жалобы в ЕСПЧ. Хороший мужик. Он зашивался на работе, всё время торопился, смотрел на часы и нервно размахивал руками. Но другого адвоката было не найти – откуда деньги взять?
– Сейчас у Лысого суд, – сказал адвокат, наконец-то прорвавшись ко мне. – Специально на одно время поставили. Справишься без меня?
Я безразлично кивнула.
Заседание объявили закрытым, в зале были только судья Яна Сергеевна – моя ровесница, помощница судьи, два пристава и несколько полицейских. Одного я узнала, это он забрался ко мне в квартиру через балкон. Про пытки рассказывать было некому.