Не признающий никаких партий, он называл себя литподенщиком, обретшим тайную свободу.
Гена Чемоданов жарко вмешался:
– Русский – вечный скиталец, и эсхатологический сиделец, почвенник, реалист, строитель и стяжатель. Прочтите В. Буслаева.
Диссидент Марк ворчал:
– А вот Бунин писал в статье «Великий дурман»: что это за вековая вера в народ, идеализация того, что эгоистично, страшно и трагично?
И кривил ухмылку:
– У вас саморазрушение стало нормой – даже демократия дала вулканические выбросы злобы и ненависти. Елена Боннэр ехала в поезде из Горького, где мучился Сахаров, в Москву, так ее чуть не затравили: шпионка! А жуткие соседи Солженицына в Рязани…
Он с наслаждением цедил слова уже стороннего западного человека:
– Устоявшийся страх в своей огромной лапе сжимал любую новую мысль, любую даже рабскую попытку что-либо изменить. Революция вырвала на волю раба, с его ненавистью ко всему. Появились люди с пробудившимся сознанием своих прав – без обязанностей. Свобода требовать, не давая взамен.
– Что значит «требовать, не давая взамен»? – робко возразил Гена Чемоданов: – А если не дают давать? Если бьешься в старой бесчеловечной системе? Что-то тут не то с хулителями народа.
– Большевики вывели «гомо-советикума» – окрысился диссидент. – Люмпена, который раньше был маргиналом. Все дозволено. Советская шваль, не помнящая родства – она вашу общественность убьет! Мы искаженно видим народ, и он состоит не из Коротаевых, жестоко отомстит, и нам, и себе.
Я вспомнил о предстоящем суде с уволенными иждивенцами из сотрудников исполкома.
– Уже мстят.
Марк горько вздохнул.
– Но диссидент на Западе – все равно диссидент. Не важно, где тело, хочется свою природу соединить с родиной. Говорят, почему не приезжаете? Эмигрантам некуда возвращаться.
Гена Чемоданов осторожно сказал:
– В диссидентском движении гордятся своим достоинством. А оно определяется степенью оппозиционности режиму, противостоянием «своих» и «чужих». Настоящий либерализм всегда был попыткой применить здравый смысл и общечеловеческие этические нормы к социальным проблемам. Диссиденты подменяют реальность знаком. Им ненавистен розановский обыватель. А Хармс, например, другие репрессированные были обыкновенными людьми, чем, кстати, объясняется их откровенность на допросах – не надо было запираться.
Марк повернул свою тушу в кресле, воззрился на него. Но Гена стойко продолжал:
– Диссиденты получили за свой подвиг на земле, лишив себя небесной награды, – почти даром. То есть, не за счет попытки внутреннего духовного творчества, а за счет пассивных страданий, что легче, чем изменить что-то в душе. Настоящими рабами были твердокаменные диссиденты – их