Чистил курятник, никого не трогал, а потом что-то случилось. Дальше – как во сне. Помнит лишь холод нечеловеческий, да туман черный.
Очнулся в лесу, вокруг места незнакомые, хлопья пепла кружатся. Ноги босые, все в сажи, а воздух спертый, будто и не в лесу он вовсе, а в сыром подвале. И деревья мертвые. Побежал оттуда, думал, что никогда из леса не выберется – шел без разбора, куда ноги несли, но на удивление скоро вышел к деревне, а там и бабушка, и дом родной.
– Лешак тебя местный вывел, – кивнул Хан. – Сам бы ты не смог, заплутал. В следующий раз, как в лес пойдешь, принеси ему отвара из рябины, да сладостей. Лешаки это любят. И дерево какое посади.
Инейко восторженно закивал.
– Скажите, господарь, а проклятие теперь со всех снято? – спросила женщина, выйдя проводить Хана на крыльцо.
Ведьмак вопросительно вскинул брови.
Некоторое время та переминалась с ноги на ногу, раздумывая, но в итоге все же решилась.
– Как смески стали рождаться, так староста еще тогдашний порешил, что никому деревню покидать нельзя, и все с ним согласились. Никто не хотел, чтоб о детях наших эльфы, или йольфы прознали да пришли сюда кару воздавать. Вот только дочь моя, мать Инейко… незадолго до смерти мужа она второй раз забеременела, почти сразу после рождения первого малыша. Побоялась в деревне оставаться – все тогда уже знали, что нечисть местная смесок ворует. Только староста бы ее ни за что не выпустил, вот она и решила притвориться, что за мужем следом в навь ушла. А сама сбежала. Инейко тоже хотела с собой забрать, да токма не вышло. А теперь, раз известно, что это проклятье было, боюсь я, как бы и второй внук, али внучка в нежить не превратились. Срок-то как раз подходит…
– Проклятье снято с рода, – покачал головой ведьмак. – Ваша дочь с ребенком теперь тоже в безопасности, если только уже не обратились.
– Спасибо вам, господарь, – из глаз старухи полились слезы, и она растерла их морщинистой рукой.
«Спасибо» вновь кольнуло Хана, но он даже не поежился, лишь улыбнулся женщине, да поспешил прочь.
Лошадь встретила Хана недовольным ржанием – еще бы, он оставил ее в привязи на целые сутки.
Хан потрепал свою новую попутчицу по холке, накормил припасенной морковкой, и вновь прикрыв повязкой свой ведьмачий глаз, вскочил верхом.
Лошадь испуганно попятилась – не привыкла пока к духу нечисти – но все же послушно потрусила по дороге, хотя уши ее то и дело вздрагивали, и она постоянно оглядывалась на своего седока, словно надеясь, что он вот-вот исчезнет.
Странные вещи рассказала Хану бабка.
Выходит, забрел в эту деревню сотню лет назад йольф, и по каким-то своим причинам зимовать здесь остался. А вкусы у этого йольфа, видать, были весьма специфичны, раз он местных портить принялся. Потому что три месяца для йольфов, которые живут слишком долго, что для людей три дня – не срок вовсе. Легко бы стерпел, если б захотел