– Эдуард, – пискнуло дитя.
Я тоже представился.
– А отчество? – спросило дитя.
– Мы тут все без отчества, – разъяснил ему тощий Гарик. – Отчество рабочему классу не полагается. Отчество ему выдаётся только когда он на пенсию выходит…
Тут вернулся второй Гарик, и бутылка «Столичной» в его руке была как волшебная палочка, с помощью которой он вылечит мир и осушит слёзы всем посылаемым на, но ещё не посланным…
– Просвещаешь подрастающее поколение? – спросил он одобрительно и повернулся к юноше. – Всё он правильно говорит. У нас в стране объявлен курс на что? На демократию. А демократия отчеств не предполагает.
Мы втроём хряпнули раз, другой и третий, и снова куда-то поплыли перед моими глазами мокрый перрон и моя одинокая супруга на нём, нервно вглядывающаяся в лица пассажиров и провожающих, и опять глаза мои наполнились предательской влагой.
– Да не реви ты, – приземлил меня толстый Гарик, лакируя водку своим шмурдяком. – Может, она просто хотела убедиться, что ты действительно умотал и не вернёшься внезапно…
* * *
На следующий день, десантировавшись на вокзале в Пицунде, я первым делом купил в ларьке грузинское курабье – на последний рубль, как выяснилось. Куда делись все мои деньги – кто же их, сволочей, знает. Не доехали. Сошли где-то по дороге, как в песне про речку Вачу.
Впрочем, прибедняюсь – рубль был не совсем последний. Соврал. Ждал своего часа ещё засадный полк – заначенная пятёрка в Достоевском.
Начальство обещало автобус, но автобуса не было – был только УАЗик, который забрал наши вещи и начальство. Шесть километров до лагеря пришлось идти пешком. Курабье скрасило мне пеший марш. Добравшись до пустого лагеря, мы выстроились в очередь к завхозу-кастелянше.
– Вы у нас… – почтенная дама через очки уставилась в ведомость, – проживаете в комнате 29… – И она занесла ручку, чтобы какой-нибудь нелепой закорючкой решить мою судьбу на ближайший месяц. Мою ли?
Я дерзко нагнулся, и мой зоркий глаз успел прочитать, что, помимо меня, в комнате номер 29 проживают ещё как минимум две персоны. Фамилии указанных в ведомости сожителей мне ровным счётом ничего не сказали, а вот инициалы показались весьма подозрительными, поскольку начинались у обоих с буквы «И».
– Минутку, – осадил я её. – Тут небольшое недоразумение. Я хочу жить один.
– Но у нас есть указание начальника лагеря – селить всех рабочих по трое в номере!..
– Это не про меня.
Я вышел и направился прямиком в кабинет начальника лагеря. С каждым шагом поступь моя становилась всё твёрже и уверенней. Ужас от перспективы провести месяц в компании Гариков – то есть в портвейно-водочных парах – перекрывал всяческий политес с моей стороны, в злоупотреблении которым меня так часто упрекала моя супруга, справедливо полагая, что ежели советский человек не распихивает окружающих локтями,