Кирилл с надеждой в глазах посмотрел на Старую Сэсэгму, но, как оказалось, напрасно:
– Из нас двоих только Вы, уважаемый юноша, можете ей это объяснить. Я часами не пользуюсь, да у меня их и не было никогда, и не нужны они мне вовсе. У меня есть дети, внуки и три жизни. Я счастлива. Никуда не тороплюсь и вам не советую. А на земле, молодой человек, ничего не бывает вечным, в том числе и время. Все рано или поздно изменится, постареет и умрет, – сказала старая женщина. – Хотите халвы?
Безуспешно пытавшийся вздремнуть Бармалей снял с глаз повязку для сна, с раздражением посмотрел на Гошу и сказал:
– Слушай, ты что, правда, такой тупой, словно фраер залетный? Ты про себя читать не можешь? Второй час я уже слышу от тебя эти невнятные заклинания. «У-г-ро-жа-я мет-тал-лич-еской тррр-у-бой». Ты что, специально это делаешь? Думаешь, тебя никто не слышит? С каждой минутой ты все громче читаешь вслух. Младенец и тот внятней ботает, чем ты читаешь. Да хрен с тобой, если б ты Есенина читал, в нашей хевре тебе цены бы не было.
– Чего ты такой нервный, это же не шахер—махер, и я пока только учусь, – стал оправдываться Гоша.
– В саду детском надо было учиться, а не сейчас, когда уже вырос лоб здоровый, – зло процедил Бармалей. – Христа уже, между прочим, распяли в твоем возрасте, а ты десять строчек за час прочитать не можешь. Ты бы еще указательным пальцем тыкал туда, где читаешь, чтоб не сбиться.
– А я тыкаю, и что в этом такого? Не все же марвихеры, как ты и не всем же носить такие усы, как у тебя, – с обидой в голосе сказал Гоша. – Не надо всех равнять под одну гребенку. Че я, виноват, что ли, что на нарах родился? А? Виноват, скажешь? – внезапно голос его стал злее и громче: – Да пока ты, баран, нежился там в своей бабской люльке, я уже знал, что такое выживать. Понятно тебе это, дебил? Когда мне было, на хрен, Есенина твоего читать? Я все детство тока и знал, блин, как башни пробивать! А если бы я не пробивал, то мне бы пробивали! И пробивали, между прочим! Мне семь раз башку зашивали, и мозги чуть ли не ложкой обратно засовывали! – Гоша взял Бармалея за грудки и приподнял его над сиденьем. – Понятно тебе это, умник? Понятно или нет, я спрашиваю?
– Да пошел ты! И отпусти мой клифт – огрызнулся Бармалей и плюнул Гоше в лицо.
Старая Сэсэгма печально вздохнула. Кирилл обернулся на ругань, но ничего не увидел за сидениями.
– Баба, а самолет не упадет? – спросила маленькая девочка у Старой Сэсэгмы.
– Конечно же, упадет. А ты как думала?
Пыжов крепко спал. Белова уже облокотилась на него спиною и продолжала играть, свесив ноги через поручень в проход самолета.
– Сядьте, придурки, покайфуйте молча – сквозь зубы процедил Лео.
Гоша приподнял одной рукой Бармалея к потолку, оторвал карман от его клетчатого пиджака и вытер свое лицо.
– Ты такой смелый, да? – зло спросил Гоша у Бармалея.
– А ты как думал, я что, на фраера похож?
Набрав