И король тихим голосом завёл их ежевечернюю колыбельную – ту же самую, которую каждый раз пел сыну на сон грядущий с малого детства, когда мама Эзрана погибла.
– Солнышко село, Луна высоко.
Малый ребёнок зевнул глубоко.
Тысячи Звёзд в Небесах зажигаются.
Глазки ребёнка совсем закрываются.
Землю лизнёт Океана волна.
Спи, мой хороший, спокойного сна!
Эзран с закрытыми глазами улыбнулся.
– Так люблю, когда ты мне поёшь эту песенку. Хоть она и малышатская, мне от неё так хорошо и спокойно.
– Вот и славно, – отозвался король.
– А когда я совсем вырасту, ты не перестанешь мне её петь? Я бы хотел, чтобы ты не перестал.
– Если тебе она всё ещё будет нравиться, ни за что не перестану.
– Даже когда я стану королём? Обещай, что и тогда будешь петь мне на ночь!
Харроу чуть промедлил с ответом, но наконец сказал:
– Я всегда буду рядом, даже когда ты станешь королём.
Он наклонился и ласково поцеловал мальчика в лоб. Эзран, как обычно, именно в этот момент широко зевнул, совсем уже засыпая.
– Спокойной ночи, мой милый принц, – поднимаясь, сказал ему Харроу. И добавил, повернувшись к смежной комнате, где горел свет: – И тебе спокойной ночи, Каллум.
– Ночи! – отозвался Каллум, брат Эзрана по матери, не разгибаясь от письменного стола. Он сидел, завернувшись в одеяло, и одну руку в перчатке без пальцев грел о толстую кружку горячего чая. Второй же рукой он при свете свечи делал наброски в толстом альбоме в шикарном переплёте[1].
Каллум вообще-то любил короля Харроу и ценил его заботу после смерти мамы, но всё равно ведь король не был ему родным отцом. Так что излишние нежности и все эти пожелания доброй ночи казались мальчику несколько… избыточными.
Харроу тихо вышел и затворил за собой дверь. Каллум продолжил делать наброски. В свои четырнадцать лет он на редкость хорошо набил руку в рисовании, мог изобразить что угодно в мельчайших деталях, даже если видел это существо или предмет всего несколько секунд. Но нынешний набросок был не с натуры, а из глубин воображения: Каллум рисовал фантастического зверя, помесь жирафа с крокодилом. Рисуя, мальчик рассеянно думал, что жирафодил выглядит, конечно, странновато, зато такие защитные механизмы помогают ему выживать. Толстая кожа нужна для обороны – а зубастая голова на длинной-длинной шее отлично подходит для нападения. Он ведь хищник.
ГРРР-БАБАХ!..
Оглушительный раскат грома отвлёк Каллума от мыслей о жирафодиле.
– Каллум! – послышался из соседней спальни голос его братишки.
– Всё в порядке, Эз, это просто гроза, – отозвался мальчик, отложил карандаш и пошёл проведать, как там младший. – Гром гремит, только и всего. Нечего пугаться. Спи давай.
– Я и не испугался, – возразил