Тинико говорила ему про то, что забыла очки и потому вернулась, а тут я. И что он за отец такой, раз оставляет подростка в таком состоянии без присмотра. Огонек сигареты рыжим подсвечивал ее скулы, и мне подумалось, что ее кожа просто не может существовать без солнца.
– Почему вы не уехали? – спросил я.
– Я же сказала, что забыла у вас очки.
– Я про север. Почему вы не вернулись домой?
Она посмотрела на меня озадачено.
– Когда мы заявление писали, я ваши имя-фамилию узнал. Стало интересно, кто вы и так далее.
– У меня здесь работа и квартира. Это и есть дом.
– А мне говорят, что дом там, где тебя ждут и ты хорошо себя чувствуешь. Вот потому я и здесь.
– Родители правы.
– Это не родители. Они, – я обвел рукой вокруг, – они о двоедушниках заботятся получше мамы. Хотя я не всегда понимаю, что мне хотят сказать. Ну, не смотрите вы так! Одна душа для людей, другая для леса. Вот теперь и удельница для меня нашлась. Сама не показалась, только свой удел. Здесь, я так понял, раньше ржаное поле было. Интересно, как давно оно стало болотом… Наверное, ей грустно, – заметил, что Тинико с силой сжимает губы. – А вообще это всего лишь штуки из подсознания и все такое. Не зря ж я в психдиспансере на учете. А можно мне тоже сигарету?
Она поморщилась, но решила не читать нравоучения, и, когда я закурил, спросила:
– А папа? “Они” заботятся лучше, чем папа?
Я не нашел что сказать и пожал плечами.
– А это, видимо, он и есть, – Тинико указала на тень, мелькающую среди деревьев. – Как быстро нас нашел.
– Он такой, да, – я поспешно затушил сигарету и пошел навстречу.
Я не хотел, чтобы он подходил близко. Тинико и без этого нахваталась впечатлений.
Папа, как и всегда, уладил неловкость момента. Заговорил ей зубы и убедил, что со мной все будет в порядке. Даже дежурно пригласил на чай. Конечно, она отказалась. Люди кожей чувствовали подвох в таких приглашениях. Вот и она, убаюканная паутиной пояснений, подсознательно стремилась избавиться от нас поскорее, вернуться в спящий поселок и обо всем забыть. В общем, этого и добивались. Тинико сказала, что пойдет сразу к машине, а мы направились к дому.
Я шел рядом с папой, осмысляя свой последний зов. Не сказать, что знакомство с удельницей оказалась впечатляющим, но с мамой посоветоваться стоило. Как это у нее было?
Я обернулся, хотел убедиться, что Тинико ушла, но она стояла. Во тьме я видел, как она побелела, как остекленели от ужаса ее красивые глаза. Она смотрела на папу. Он позабыл уже, что за ним наблюдают. Папа никогда не обращал внимания на такие мелочи. Тело его совсем потеряло привычные людям очертания. Он рассказывал