– А кто это? – Грэм остановился у следующей фигуры – обледеневшего могучего воина. Он был огромного роста, русые волосы опоясаны кожаной лентой, на могучих плечах – медвежья шкура. Одним словом, богатырь, самый настоящий. – Илья Муромец, что ли?
– Не подписано, – не задумываясь, ответил архивариус. – Хотя… – он уткнулся в потолок и замер на некоторое время. – Воин света, – словно считав ответ с потолка, произнёс он.
– Какого такого света?!
– Я не в курсе… Этого света, наверное… а может быть, того… а может, и вовсе лунного…
Дракон уже двинулся дальше, как вдруг заметил на груди богатыря необычный амулет в форме солнца. Внутри первого солнца было ещё одно, в середине ещё… и ещё… Как заворожённый Грэм оцепенел, разглядывая причудливую вещицу.
– Чего застыл-то? Тут вот сноска у экспоната, написано чёрным по белому: долго на оберег не смотреть – глаза обожжёшь. Идём, ещё кой-чего покажу.
Насилу оторвав взгляд от пленительного талисмана, Грэм последовал за крабом.
Следующая зверюга, которая попалась на глаза Грэму, была ещё необычней предыдущих: из огромной головы торчало множество рук и ног, ни глаз, ни рта не было, только длинный лохматый нос.
– Какое странное существо: ни ноздрей, ни ушей, ни лица. Очень необычная у него голова.
– Это не голова, – Цельсиус прокашлялся, – то, что ты видишь, – это хвост.
– То есть это-о-о…
Краб моргнул всеми тремя глазами:
– Да, это попа. Головы здесь, как я понимаю, в наличии не имеется.
Они бродили между ледяными статуями, и Грэм не переставал удивляться. Зато Цельсиус, быстро привыкший к новому знакомому, ни на минуту не умолкал.
– …А в свободное время я пишу воспоминания, – делился краб со своим собеседником, – много воспоминаний. А ещё стихи.
– Стихи? – переспросил Грэм.
– Да! И очень хорошие! Хочешь, я прочту тебе что-нибудь из новенького?
Белый дракон кивнул, ведь отказать свежеиспечённому приятелю было бы крайне невежливо.
Цельсиус замер, поднял в воздух левую клешню и застрекотал.
Так Грэм прослушал две поэмы: первую – о том, что время идёт медленно, а вторую – про то, что, если ходить по музею, время идёт немного быстрее.
Дракон никогда не был большим знатоком и любителем поэзии, из раннего творчества краба он тоже ничего не слышал, но поэзия на древнем крабьем языке, где в основном слышны поцыкивание, посвистывание и гортанные звуки «хах», произвела на него глубочайшее впечатление.
К тому же хранитель музея читал стихи очень вдохновенно, с выражением.
Неожиданно краб умолк. Потом наконец решился и шёпотом, явно смущаясь, обратился к дракону:
– Тебе понравилось?
– Э-э-э… это самое необычное и непохожее ни на что из всего, что я когда-либо слышал, – честно признался Грэм.
– Как приятно! Как приятно! – архивариус