Последнее слово прокурора. Ник Ниловс

сторожем, чтобы посмотреть, как он отреагирует на нашу шутку, ведь даже убирая навоз, мы имеем право на праздник души. Именно поэтому мы взяли оконную раму с фермы и понесли её по территории скотного двора, но Куцик никак не отреагировал на нашу шутку. Рама была довольно тяжёлой, поэтому нам стало обидно, что мы без толку таскаем её туда-сюда. Тогда мы решили продолжить нашу шутку с рамой за территорией фермы. Только когда мы оказались вне фермы, тугодум Куцик начал что-то соображать, догнал нас и стал ругать за то, что мы, будто бы, хотели украсть нашу загаженную раму с его гадской фермы. Можно было бы сказать, что шутка удалась, но вот праздник не получился, потому что, как только мы ни пытались объяснить Куцику, что это первоапрельская шутка, он в силу своих умственных способностей, никак не мог её понять.

      Гражданин прокурор, очень надеемся, что Ваш интеллект выше, чем у сторожа Куцика и Вы поймёте, что первого апреля мы только шутили.

      Шутка

      В жизни всегда есть место шутке, даже на скамье подсудимых. Только своим большим чувством юмора пыталась объяснить в суде кражу вещей у соседки по комнате в общежитии её подруга – Маша Простудина.

      –Какая же это кража, – удивлялась она, непонимающим шуток работникам милиции. – Да, я взяла Наташкины вещи, но не для того, чтобы украсть их, а только для того, чтобы подшутить над ней. Мол, пока ты ездила домой, нас здесь обокрали. Только для большей убедительности, я вместе с Наташкиными вещами припрятала и свои. Разве я виновата, что моя шутка её не обрадовала? Разве моя вина, что у Наташки после пропажи части вещей пропало всё чувство юмора и она сразу подумала, что её точно обворовали. Не призналась же я ей в своём розыгрыше потому что надеялась, что она и сама догадается обо всём. Именно поэтому, когда Наташка пригрозила мне, что заявит в милицию о краже я тоже восприняла её слова просто как шутку. А то, что в милиции я сначала говорила, что мол, не знаю где вещи – так это тоже была шутка. Но как только я убедилась, что в милиции шутить не любят, я сразу во всём призналась. Призналась, что взяла вещи, но не потому, что хотела пошутить, ведь в милиции таких шуток не понимают, а потому, что хотела сохранить наши вещи от настоящих воров. Но в милиции и тут меня не поняли. «Как это, – говорят, – ты взяла вещи на сохранение, если «охраняла» их и от хозяйки?» Замучалась я с этими непонятливыми милиционерами, не верят они ни одному моему слову и не понимают никаких шуток. Вбили себе в голову, будто я воровка.

      «Если уж так хотите, судите меня за мои шутки, только и приговор пусть будет шуточный, – просила Маша Простудина сквозь слёзы своих судей в последнем слове. – Я больше так не буду!

      Были ли её последние слова шуткой покажет время.

      Вор-спасатель

      Тучков пришёл на вокзал, как он сам сказал, от нечего делать. Но сразу же задался вопросом – а что здесь делает вон та тёмно-синяя сумка? На самом крайнем подоконнике. В углу. Этот вопрос сразу же заставил серьёзно задуматься Тучкова. Он думал о нём, когда смотрел расписание