– О чём ты думаешь? – спросила она, успокаивая свои руки, но ещё дрожа всем телом. – И ведь всегда о чём-то думаешь после этого…
Я услышал её, но ответил не сразу. («После этого», как сказала Ритка, голова моя становилась лёгкой-лёгкой, а ясность сознания требовала от меня полёта мысли к каким-либо волновавшим фактам, явлениям или образам. Это время было самым продуктивным для решений и умозаключений. И я, действительно, в тот момент обдумывал сюжет своего нового литературного опуса, наслаждаясь в то же время уютным покоем.)
– Ты правда хочешь это знать?
Ритка ответила, что, да, хочет знать, и почему-то сменила тему:
– За что же я тебя люблю, …так сильно?
Приподняв голову без желания и поэтому безвольно оторвав её от моей груди, заглянула мне в глаза с тем же вопросом в своих, но безмолвных от ожидания. И тут же снова не дала заговорить.
– Молчи! Я сама знаю! – даже прикрикнула.
Пунктир поцелуев, жарких и неспешных, тут же прочертил на моём теле излюбленный маршрут её волнообразного оргазма: до паха. После этого я уже не мог ничего не сказать-не ответить, лишь снова стонал удовольствием, благодарно приглаживая Ритке волосы. Взгляд туманился на её слегка и ритмично прогибающейся в талии спине. Склонившись над ней, мои губы сразу же прилипли к золотистому бочку, мешая, чуточку, но лишь процессу обоюдной услады. Руки отыскали то, что даже под тканью платья живёт как бы в женщине само по себе, дразня издали, волнуя вблизи – ощутимо горячо, мягко, так много, и сразу! Запястья обхватили гладкие бёдра и пальцы стали длиннее. …Моё! Моё! Всё моё! И будто весь мир я собрал воедино и в одном месте. И это он сейчас вопит из меня, надрываясь сугубо мужским самодовольством, и он же натужно, но в согласии с моими чувствами и ощущениями дышит у меня под сердцем. А душа нисколько не была против, став задолго до этого сговорчивой тихоней.
Наконец моя голова стала ещё легче, а сознание – бескрайним и безоблачным небом. Как тут в прозрачность моих чувств и ощущений неожиданно влетел томный голос Ритки, словно до этого мы делали с ней что-то одно и то же, но по очереди:
– А теперь ты…
Усевшись напротив меня, она раскинула на стороны колени, прогнулась, а затем, прерывисто дыша, блаженно запрокинула голову. Её ладони стали спешно искать устойчивую опору для позы раскрывшейся лилии, которая была бы комфортной для того, чтобы я смог теперь беспрепятственно припасть губами к её трепетной бордовой «розе» – руки нашли такую, и она чуть ли не взмолилась:
– Ну, хотя бы поцелуй её… Поцелуй! Поцелуй! Пожалуйста.
Я с трудом заставил себя осознать, чего именно от меня хочет моя возлюбленная. Но на мои губы для таких сексуальных фантазий было наложено табу, мною же, а как об этом сказать Ритке – лёгкость и ясность в моей голове в миг улетучились. Она же