Сквозь ладони. Мария Миритт

не так, как она ожидала. Кафтан получился косым. Один рукав длиннее другого. Рисунок, изображенный на вороте, съехал и стал не таким ярким и понятным. Нечисть совершенно не понимала, почему так произошло. Она умеет прясть. Всегда умела. И делала это искусно. По крайней мере, ей так казалось.

      Возможно, дело в длинных тощих пальцах? Они так уродуют всё, к чему прикасаются?

      «Я же нечисть. Дух. У меня не будут получаться красивые вещи», – если бы девица умела плакать, то наверняка сейчас зарыдала бы во весь голос от обиды и бессилия. Взглянув на свои руки, она фыркнула. Одна радость от прядения – девица начала вспоминать себя, когда была живой и красивой.

      – Ярослава! – воскликнул хозяин дома, сжимая со всей силы маленький кафтан. Он в нетерпении поднялся с лавки и уже хотел пройти в светлицу к своей жене, но женщина ловко вышла из своей комнаты и закрыла дверь практически перед самым его носом. – Как это объяснить?

      Хозяйка дома опустила взгляд с его красивого мужественного лица на руку, в которой он держал вещь. Тело её заметно напряглось, лицо посуровело. Нечисть тоже напряглась, ожидая брани.

      – Я не пряла и не шила кафтан, Белослав, – голос Ярославы стал жёстким, будто она готовилась перевернуть дом с ног до головы.

      – А что ж это?! У нас Кукимора завелась? Её проделки? – закричал Белослав, швыряя кафтан в другую часть комнаты. – Жена, пора уже подложить чертополох и можжевельник. А то нечисть повадилась. У Ладки домовой разбушевался. Видать предчувствуют, что холода скоро.

      – Кукимора… Кикимора. Моя мать так называла таких нечистых духов…

      – Ярослава, моя лебедь белая, как нечисть не называй, всё одно.

      – Я разложу травы, сокол мой. Не беспокойся, – женщина, покачивая бёдрами, вплотную подошла к мужу и положила свою темноволосую голову ему на плечо. – Лучше пойдём с тобой на ярмарку. С твоей службой мы так мало проводим времени вместе.