Наконец километра через три (а может, через два или даже полтора – неизвестная дорога всегда кажется длиннее) вся наша команда юркнула куда-то вбок, сквозь унылый голый осинник, и впереди раздались радостный свист и возгласы. Проснувшись от сберегающего темпа, я рванул из последних сил и тут же увидел цель нашего похода.
Это была серая покосившаяся избенка с маленьким окошком, затянутым клеенкой. Щелястую дверь завалило снегом, Валерыч с Андреем распинывали снег, остальные бродили поблизости, обламывая сухие сучья с ближайших елок и стараясь не набрать снега в ботинки. Наконец, дверь освободили, и все ввалились в сторожку.
В полутьме мы разглядели грубо сколоченный стол и две такие же скамьи по обе стороны. В углу на земляном полу стояла черно-ржавая буржуйка, рядом – стопка старых газет, завиток бересты, канистра, какие-то веревки. На столе – пара побитых алюминиевых кружек и перевернутый ковшик с отломанной ручкой. Изнутри ковшик оказался бурым от старой заварки.
Затопили печку. И хотя в сторожке было так же холодно, как и снаружи, от толчеи, голосов и мигания живого огонька стало веселее. Будущее, ожидаемое тепло грело по-настоящему. Кто-то продолжал таскать хворост, другие доставали еду.
– Набери чистого снега в ковшик, слышь? – сказал мне Андрей.
Рядом со сторожкой снег был уже утоптан, надо было дойти до совсем чистого сугроба. А еще попытаться оттереть ковшик от древней заварки.
В избенке уже пахло дымком и было явственно теплее, чем снаружи. Поставив ковш на печку, я развесил варежки на лыжные носы.
– Хорошие мужики охотники, – сказал Володя Кошеверов, – сами попользовались и о других подумали.
– Ну, – согласились дружно. – Кружки вон, дрова. Порядок такой!
– Надо оставить тут другим че-нибудь.
– А че?
– Ну сахар там.
– Можно сухарей еще.
– Не, сухари сгрызут звери.
– Какие, блин-душа, звери?
– Ну бурундуки там, мыши.
– Ага, а сахар не сгрызут?
За этими разговорами из котомок и рюкзаков потянулись припасы. В тепле пальцы рук и ног заныли, точно жалуясь на перенесенные страдания. Есть хотелось до слабости и помрачения. Но на столе не было ни крошки, которую принес бы я, чтобы ее можно было бросить в общий котел и тем самым получить право брать из него самому. Пацаны уже вовсю подкреплялись, а я сидел и ждал, когда кто-нибудь предложит присоединяться. Наконец, Володя мельком глянул на мою постную физиономию и спросил:
– А ты чего сидишь? Ешь давай, пока все не прибрали.
Быстрее всего уплетали хлеб, посыпав его сахарным песком. Толсто нарезанная колбаса, карамель «Дюшес», соленые огурцы исчезали без порядка и промедления. В полиэтиленовом кульке светлело несколько кубиков сливочного масла, какие давали раньше в детском саду. Наверняка масло Кузино: мать у Кузи работала нянечкой в «Красном солнышке».