– Зачем сено, дед?
– Для дыму. Вишь, сырое оно, знать дыму много будет, яблоням тепло. И нам спокойнее, уразумел?
Ванька схватил охапку хвороста и, увязая в глубоком снегу, поволок к красавице-яблоне, стоящей поодаль от других деревьев.
– Неси сюда, – позвал дед, подходя к неказистой на вид яблоньке и утаптывая вокруг неё снег, – здесь раскладывай.
– Я у той хочу, – запротестовал внук.
– Это дикарка, не жалко, – объяснил дед. – Давно срубить пора.
– Что, яблоки не растут?
– Кислятина. А это апорт, осенью попробуешь, за уши не оттащишь, – дед старательно раскладывал хворост, а Ванька с жалостью смотрел на заиндевевшую дикарку, рядом с ней апорт казался ему уродом.
– Вот, – кряхтел под яблоней дед, обворачивая ствол мешковиной, – теперь не замёрзнут, – он удовлетворённо оглядел свою работу.
– Дед, можно я ночью помогать буду? – подгадал под настроение внук.
– Там видно будет…
Поглядев на одевающуюся бабушку, дед понимающе усмехнулся:
– Что, бог-помощь пошла разносить?
– К Богоявленским надо сходить, покалякать про то да сё. Ты уж сиди, старый, в бабские дела не суйся.
– Иди – иди, божья старушка. Посудачьте. Вам, бабам, без этого никак нельзя, – развеселился дед, усаживаясь перекурить.
– Я с тобой, бабушка! – взвился неугомонный внук, хватая валенки и пальто. Ей ничего не оставалось, как помочь внуку одеться. Наконец, сопровождаемые насмешливым взглядом деда, они пошли в гости.
Оставшись в одиночестве, дед затушил окурок и присел к столу, поглядывая в окно: смеркалось. Делать было нечего, и он прошёл в переднюю, подтянул гирьку ходиков и включил радио: «Местное время восемнадцать часов ровно…» – услышал он и тут же выключил радио.
Поправив стрелку на циферблате, снова отправился на кухню, размышляя про себя: «Перекурить, что ли? Да нет, пожалуй, хватит на сегодня. Пора бросать, как говорит старуха. Надумала в гости, на ночь глядя, да ещё внука прихватила с собой, в этакий-то мороз. Что это я разбрюзжался, старый стал совсем. Одному если жить, с ума сойдёшь или сопьёшься. Помрёшь, одним словом. А нам надо ещё внука уму-разуму научить, опыт жизни передать по наследству. Так что поживём ещё, старуха, дел много…»
А в это время, сидя на диванчике, Ванька разглядывал добрые, морщинистые лица сестёр Богоявленских, калякающих о чём-то своём с его бабушкой за чашкой чая: на столе стоял самовар, рядом пироги в блюде, баранки. Откусив баранку, Ванька продолжил от нечего делать обзор комнаты.
В красном углу висели большие иконы, горела лампадка под образами, а рядом на стене располагалась картина в раме под стеклом, на которую он и загляделся: тройка с седоками в санях мчалась по заснеженному лесу, а за ними гналась стая волков с оскаленными пастями.
Предсмертный ужас застыл в вытаращенных конских глазах, возница из последних сил отбивался от наседающих зверей, вот-вот произойдёт трагедия, и Ваньке стало так жутко, что он боялся