Возвращение черной луны. Светлана Викарий

раз в своих снах и грезах Лора видела эту родную русскую убогость, это небо сине – ситцевое, с затейливым узором облаков, спешащих к югу. Деревянные заплоты, амбары, навесы и завозни деревни, где прошло ее детство. Сколько раз за годы скитаний она неслышно плакала во сне, тоскуя по густо разбросанным по глади изумрудно зеленого поля темно – зеленым колкам своего детства и разноцветью весенних трав, где царит по весне желтоголовый одуванчик. А летом в жары, над степью поднимались искристые марева, воздух заполнял аромат полыни, зыбкое ковыльное, серебристое море ее слегка покачивалось в такт дыханию и шагу, будило в темной душе что-то могучее и древнее.

      Просыпалась в тишине ночи и запрещала себе вспоминать. Зачем? Другая жизнь, другой, неочеловеченный пейзаж, в котором она долгие годы жила, исключали сравнения. Но снова наступала ночь, и она одевалась и защищалась ее темным бархатным покровом, чтобы отделиться от чужого, не своего и, падая в долгожданный сладкий сон, вспоминала, как от тягучего июльского зноя на глазах подрастают сочно-зеленые лопухи в желтых глинистых логах ее детства.

      Лора оглядывала родные стены, узнавая их и не узнавая. Цветастые обои на стенах, которых отродясь в горчаковском доме не было, а только побелка по гладкой штукатурке, которая обновлялась каждый год накануне Пасхи. Знакомый буфет со стеклянной посудой и дешевыми чайными сервизами, газовая плита с красной свечкой баллона тут же. Раньше не было. Бабка Ольга Петровна пользовалась только печкой. А вот и поблекший под стеклом портрет прадеда с лихими усами и горящим взглядом. Герой! «Отреставрировать. – Мелькнуло в ее разумной голове.– И рама больно старая, мухами засиженная. Поменять». Стол посредине тот же старый, надежный еще, обставленный легкими венскими стульями.

      Лоб Кати покрылся испариной. Промокнуть бы полотенчишком – но где искать его теперь, от радости все забыла.

      – Ой, девка моя, я ведь и забыла спросить – надолго ли ты домой-то?

      – На все лето, может, и в осень задержусь.

      – Вот уж осчастливила ты меня, Лорка! И муж тебя так надолго отпустил? – взялась расспрашивать Катя, гремя праздничными блюдцами в буфете.

      – А я его и не спросила! – весело воскликнула Лора, и Катя уловила в этом возгласе прошлую девичью ее интонацию – капризную и дерзкую.

      – Это как не спросила? – не переставала изумляться Катя, который уже раз в это чудесное утро.

      – А некого было спрашивать. Я теперь сама себе хозяйка.

      – Ой, Лорка! – едва не заголосила Катя и на всякий случай поставила блюдца с чашками на стол.– Поди, опять развелась?

      – Опять! Опять разведенка я! – весело рассмеялась Лорка тем рассыпчатым, как сметанный коржик смехом, который Катя всегда помнила.

      – Это ж у тебя третий развод. Не с ума ли ты сошла, девка?

      – Не третий, а четвертый, тетя Катя. У меня в Германии было два развода. В Швеции один. И вот последний, в Америке.

      – И в кого ты такая, Лорка!

      – Да,