В очередной раз остановившись, я резко обернулась и, зло прищурившись, поинтересовалась:
– Вот вам совсем нечем заняться?
– Не-а, – развел руками паяц и напомнил, ухмыляясь: – Ты сама сказала, раньше полудня в город не попасть, а сидеть у ворот в ожидании аудиенции гордость не позволяет.
– А тащиться со скоростью раненой черепахи – позволяет? – хмыкнула я, чуть добрея. Аргументы собеседника бальзамом пролились на пострадавшую самооценку. Хоть кто-то прислушался к доброму совету.
– Так в приятной компании, – пожал плечами нежданный спутник. – И не просто так. Может, еще чего занятного о мэре расскажешь. Не он ли виноват в столь плачевном состоянии горожан?
– Отчасти, – вздохнула я, но лгать совесть не позволила. – Но платье – это болотник, а не мэр. Не любит скряга, когда я прихожу. Так и норовит в топь утянуть.
– Безуспешно? – сочувственно, отчего я заподозрила, что надо мной издеваются, полюбопытствовал Эрвин.
– Почти. – Я перевела взгляд на испачканный подол. Сколько же воды придется натаскать, чтобы его как следует отстирать! – Местные духи крайне мстительны. Только им покажется, что чем-то их задели, считай, пропал. Никакие извинения не примут, пока вдоволь не насладятся расплатой.
– И жрецы не помогут? – быстро, словно и не из праздного любопытства, уточнил Эрвин. На его лице мелькнуло странное выражение, которое совсем не подходило смешливому юнцу, которого он… изображал?
Заметив мой внимательный взгляд, Эрвин поморщился, изгоняя последние остатки благодушия, и холодно осведомился:
– Много в Триере храмов?
Я молча кивнула, признавая очевидное. В другой ситуации я бы не преминула вновь нажаловаться на мэра, но стоило перехватить колючий взгляд собеседника, как всякие жалобы испарялись, а на их место приходило видение страшного суда, где господин Берт в окружении свиты ласково так интересуется, не я ли язык распустила. А заезжие гости, вкушая подати от ставленника, ухмыляются во весь рот, наблюдая за представлением.
– Сколько? – напомнил о себе Эрвин.
– Около сотни, – сглотнув, ответила я, понимая, что едва ступлю на порог дома, соберу котомку – и деру.
Мужчина поморщился, как от зубной боли.
– И откуда их столько?..
Мой рот было открылся, но зубы поспешно сомкнулись, прикусив язык. Еще и чуть ниже спины заныло, предчувствуя неприятности.
– Говори уже, чего хотела. Зачтется, – пообещал Эрвин, и вот ни на секунду не усомнилась, что есть у него это право: решать, кому медаль, а кому плаха. Да что ж такое творится?
– Зачтется