Разводили лошадей и на мясо, правда отнюдь не везде. Конину ели народы, проживавшие к северу от Ирана; в самом же Междуречье, к югу и юго-западу от него это почиталось за варварство, а лошадь там была предметом роскоши. Вот, например, что писал базилевс Кипра фараону Аменхотепу: «Я пребываю в благополучии, мои жены, мои дети, мои вельможи, мои кони, мои колесницы, мои страны поистине находятся в полнейшем благополучии. Да будет полнейшее благополучие тебе, женам твоим, детям твоим, коням твоим, колесницам твоим и странам твоим». Заметьте, лошади по важности находятся где-то посередине между здоровьем августейших особ и благосостоянием страны.
В целом в мире, особенно у иранцев, массагетов и персов, даже существовал культ коня – пережиток тотемных верований. Тут, правда не в столь седую старину, а во времена разудалой испанской конкисты в Латинской Америке, произошел курьезный случай, быстро ставший известным историческим анекдотом. Захворал в походе у Эрнана Кортеса его любимый конь, да так, что пришлось пересесть на другого. Своего же злющего вороного жеребца он вынужден был оставить на попечение индейцев в одном из отдаленных городков, пообещав на обратном пути его проведать, чего не сделал (правда, в своих воспоминаниях об этом упомянул и долго сокрушался, что верного друга, наверное, уже нет в живых).
Индейцы, обожествлявшие коней наравне с белыми людьми, в уходе за ними ничего не смыслили; они стали вороному молиться и приносить жертвы, то есть рацион у бедного животного был вполне человеческий. Не выдержав всенародной любви и обожания, конь околел, до смерти напугав индейцев, представивших, что с ними за такую «заботу» о верном боевом товарище сделает Кортес. В результате, когда миссионеры из ордена Игнатия Лойолы спустя несколько десятилетий добрались до этого затерянного в джунглях городка, в стойле стоял вороной конь, точь-в-точь как живой, но из камня. Индейцы решили рассказать Кортесу сказочку о том, что его верный жеребец окаменел от горя из-за разлуки…
Иезуиты не знали, смеяться им или плакать. С одной стороны, жертвы вороному продолжали приносить, что означало поклонение идолу, и прямой долг святой инквизиции это дело на корню пресечь, а с другой стороны – памятник коню прославленного соотечественника…
Упомянув о приручении лошадей и ослов, нельзя не вспомнить и о самом древнем селекционном эксперименте, который человечество безуспешно пытается проводить уже в течение многих тысяч лет, – о попытке эти два подвида семейства лошадиных скрестить между собой. Зачем спрашивается? А затем, что лошади хоть и сильнее ослов, в выносливости им сильно уступают. Получить же животное, позаимствовавшее силу от одного из родителей, а выносливость от второго, было заветной мечтой коневодов практически с самого момента приручения лошади. Вот и скрещивали бедных животных между собой, игнорируя противоестественность связи и законы природы.
Кое-что, конечно, получалось. Крепкие, неприхотливые животные, появившиеся в результате