Я был уверен, что Клеопатра растерзает их в первый же вечер. Но ошибся. Видно, истосковалась бабка на своём одре болезни. А тут какое-никакое развлечение.
И разговоры повелись у нас сомнительные, искусительные даже. И, главное, и понять нельзя: всё это переодевание и костюмирование? Игра ли? Или уже оборотничество и самая что ни на есть чёрная магия?
Как глубоко вжились граждане в свои сомнительные роли? Или уже переродились в своих персонажей, и персонажей, заметьте, скверноватых?
Белая ночь сотворялась из всего этого, словно искусственно выведенное безумие.
* * *
И странные вещи стали вдруг происходить в коммуналке.
Стал кто-то на дверях комнат по ночам рисовать картины.
И не картины даже. Нечто среднее между карикатурой и граффити.
Ленин в окошке обменника пересчитывает валюту.
Дети, которых клеймят раскалённым железом со знаком доллара.
Оператор, взрывающий дом одной рукой, а другой снимающий это.
Свиньи с завтраком из «Мак-Дональдса».
Христианский священник, мусульманский муфтий и иудейский раввин таскают друг друга за бороды.
Газеты, из которых выливаются помои.
Грешили на брата. Но у него оказалось крепкое алиби: в эти ночи он принимал ту самую карнавальную тусню, и человек тридцать могли подтвердить, что не Павел творит безобразия.
Хозяева принялись закрашивать изгаженные двери, проклиная граффитчика и обещая ему все ноги переломать, если попадётся.
Так продолжалось до тех пор, пока какой-то безработный алкаш не снял с петель расписную дверь (всё равно у него брать в комнате нечего, даже обои со стен содраны) и не толкнул створку в одной из артгалерей за пять тысяч евро.
После этого алкаш накупил на все деньги дорогого коньяка и на третьи сутки ожидаемо помер опойной смертью, совершенно счастливый.
Соседи – из тех, кто закрасить граффити не успел, – враз поснимали свои двери и припрятали их до лучших времён. Так что половина комнат у нас отныне стояла нараспашку. К этим счастливчикам, которых просто жаба замучала в своё время краску купить, чтобы мерзкое художество замазать, теперь ломанулись репортёры, так что жлобы мало, что разбогатели, – ещё и прославились как частные коллекционеры. К ним даже зарубежные галеристы повадились шастать, в надежде урвать шедевр за копейку.
Остальные, трудолюбивые граждане, не поленившиеся когда-то уничтожить картины, теперь рвали свои волосы и от злости ставили волчьи капканы на художника,