– Вам не дадут умереть. У нас же гуманное общество. С точки зрения Совета, человек, обрекающий себя на участь изгоя, не может считаться психически здоровым. Вас отправят на принудительное лечение.
– Буду первой сумасшедшей за столетие. Вот только…
– Если после лечебного курса вы не измените решение, за вас возьмутся по новой. Рискуете никогда оттуда не выйти.
– Меня больше тревожит другое. Никто ведь точно не знает, в чём заключается психиатрическая терапия. Вы знаете?
– Нет, даже я не знаю. Секрет организации.
– Вдруг со мной сделают что-то, после чего я буду думать и действовать иначе?
– Перефразируя, вдруг вас вылечат? Да, я бы тоже испугался. Впрочем, не уверен, что медики располагают возможностями, которые им приписывают, – протянул Кампари. – А всё-таки проверять не хочется.
– Тем не менее, мне придётся проверить, – заключила девушка.
Кампари посмотрел на её профиль: ни одной мягкой линии.
– Перед морозильной камерой вы рыдали от безвыходности, потому что смирились с повесткой, – заметил он.
Она кивнула.
– А теперь готовитесь к принудительной терапии. Почему?
Девушка пожала плечами:
– Говорить с вами – странно. Будто сплю. А во сне смотришь на вещи не так, как наяву. Вас этому учили?
Кампари помотал головой, прошёлся по комнате, и наконец произнёс:
– Вас не загребут на принудительное лечение, если голодная смерть исчезнет с горизонта, если ваш номер не удалят из базы занятости, а перекинут на новое рабочее место.
– Технически это верно, но кто же возьмёт меня на работу с отказом от исполнения долга за плечами?
– Я.
Она отвернулась. Удивилась? Вряд ли. Она не дура: должна была догадаться, к чему он клонит.
– Зачем? Я не училась в старшей школе. Прошла образовательную программу по второму разряду.
– И что? Вакансий, сопряжённых с интеллектуальной деятельностью, всё равно пока нет, зато в моём кабинете царит хаос, а уборщиков я к себе не пускаю: в пункт связи без кода не залезешь, но на столе и в ящиках – куча записок, порой более важных, чем официальные документы.
– Записок… Бумажных? Производство бумаги ещё существует? Я думала, её можно потрогать только здесь.
– А на чём, по-вашему, пишут перворазрядники?
– Как на чём? На экранах.
– Точно. Нет, бумагу ещё делают, но на её качество и количество без слёз не взглянешь.
– Стало быть, вы никому не доверяете, раз не пускаете уборщиц в свой кабинет, но меня – впустите.
– Да. Вы ведь будете мне обязаны.
Она помолчала, разбирая его слова на составные части.
– И это всё? Уборка и обещание не выносить ваши бумаги из кабинета?
– Вы ещё не видели слой пыли.
– Я серьёзно.
– Спать со мной не обязательно, если вы об этом.
– «Спать», – теперь она ухмылялась. – Ну и словечки у вас, будто до барьера родились.