Тем временем судно аккуратно отчалило от пирса, подхватило парусами порывистый береговой ветер и уверенно легло на курс. Лёгкие покачивания корпуса яхты пришлись мне по вкусу. Я осмелел и принялся разгуливать по палубе, наблюдая за действиями команды и статного седого капитана. Все участники плавания деловито выполняли обыкновенную морскую работу, и то, что на меня никто не обращал внимания, я объяснил себе элементарной флотской дисциплиной. Мне давно не случалось бывать на корабле, и теперь я с упоением вглядывался в исчезающий берег и вдыхал полной грудью сырой моросящий бриз. Трезвящие струи ветра быстро охладили мою «беспутную» эйфорию, а невнимание команды породило тоскливое чувство одиночества. Я вновь присел на кормовое возвышение и, чтобы хоть как-то занять себя, принялся разглядывать мускулистые тела матросов.
Их нарочитое ко мне безразличие заставило-таки задуматься над собственным положением. Я ощутил неясный страх. Он, как комок бумаги, брошенный стариком в корзину, полную прочего мусора, надавливал мой мозг и путал мысли. Сменив ролевую установку «сыщик» наположение беспомощного статиста, я впервые в жизни ощутил тревогу за собственные действия. Как странно может обернуться безделье души!..
– Куда направляется наша яхта? – спросил я матроса, занятого креплением каната на оголовок кнехта.
Матрос равнодушно взглянул на меня стеклянными, будто невидящими глазами, собрал к переносице густые чёрные брови и, ничего не ответив, продолжил наматывать канат.
– Любезный, скажите: куда направляется наша яхта? – обратился я к другому матросу. Тот ловко орудовал шваброй и разгонял по палубе пенистый следок перекатившейся через борт волны.
Матрос выпрямился, упёрся грудью в древко швабры и крикнул товарищу:
– Васса, ты чё пузырь дуешь? («О чём спрашиваешь?» – догадался я.)
– Топи, Филя! («Отстань!») Крысиная ты голова… Васса хотел ещё что-то прибавить, но в этот миг первая серьёзная волна сшиблась с носовой частью яхты и задрала палубу. Я упал, ударился головой об угол металлического ящика и потерял сознание.
Волна, разодранная в клочья, метнулась вверх и «просы́палась» на палубу крупными водяными комьями. Один пришёлся аккурат мне в голову. От удара я пришёл в себя и, несмотря на боль в голове и тошноту, вызванную сотрясением, скомандовал: «Держись, парень!». Мне захотелось увидеть, куда упали матросы, ведь устоять при такой качке невозможно. Я оглянулся.
К моему удивлению, оба моряка спокойно продолжа- ли свои занятия, не обращая ни на волну, ни на меня никакого внимания.
Что происходит? А вдруг яхта пойдёт ко дну, кто будет меня спасать, если я для них не существую? И вообще, как это я не существую?! От этой мысли мне стало холодно, грустно и ещё более одиноко.