– Люэс, ты спятил.
Я целовал её ноги и хватал за халат.
– Джастин, Джастин, ну, пожалуйста, – и заплакал.
Она замерла – «ну плачешь что ли?» – погладила меня и вздохнула. Я поднял зареванное лицо и сказал:
– Будь моей женой.
И тогда она засмеялась, села на пол вместе со мной и тоже заплакала. Желтая роза лежала межу нами, такая красивая. Из квартиры вышла на бархатных серых с проседью лапках её кошка, Плюша, и посмотрела на нас, как на сумасшедших.
– Привет, Плюша, – сказал я.
– Я согласна, – сказала она, и я поцеловал ее, но на ночь не остался, поехал обратно в лес – но теперь моя жизнь – конец английского романа: всё спокойно и не страшно. Люди так стремятся к покою при жизни, что непонятно, зачем им смерть… Таксист быстро развернулся в конце дороги и уехал, видимо, испугался волков; а я пошел обратно, в лес – мир, прожитый-выжатый до каждой капли… Наступала ночь, и я прямо представлял себе ночь как прекрасную женщину – я не верю в Бога, я язычник – я верю в ночь – в солнце, луну – не знаю, почему так; она шла и шла; и шелестела черным платьем. Я шел всю ночь – всё еще чувствуя тепло губ Джастин, её ладони на моей груди и спине…
…Марка и Каролюса не было у костра – он тихо тлел, у костра лежал котелок с остатками лесной каши; я съел пальцами, засмеялся своему предательству и свинству и пошел на реку – еще одну женщину; их тысячи в мире, на свете – они все прекрасны – живые, нежные, а мы должны их любить, потому что они – жизнь, они дают нам эту жизнь, отнимают, когда им захочется поиграть; когда им мало цветов… Увидел в блеске утренней ряби силуэт Марка Аврелия – тонкий, грациозный, он забросил удочку и сел на камень, ждать, курить.
– Марк, – коснулся я его плеча.
Он обернулся и улыбнулся, перекатил сигаретку в другой угол рта, как бильярдный шар.
– Явился, солнышко. Курить хочешь? – будто я просто шлялся по лесу, будто я не подстриженный, не бритый, не в новой городской чистой одежде.
Но курить я и вправду хотел. Мы сидели и грелись, как тогда после долгих дождей, и щурились на рябь.
– Всё, не выдержал?
Я кивнул. Всё-таки заметил.
– Ренегат, – он кинул камешек в реку и спугнул мальков.
Еще курили и молчали. Как красиво на рассвете – теперь я понимал Каролюса.
– Ты её любишь?
Я кивнул опять.
– Женишься?
– Ага.
– Ах, хорошо…
Лег на теплый камень и задремал.
– А где Каролюс? В лесу?
– Нет, – Аврелий зажевал погасший окурок. – Не знаю. Может, на склоне этом, своем любимом…
– Он странный стал, да? – я лег рядом с ним. Камень был теплым изнутри, будто там гномы топили печку, а от Марка Аврелия непротивно пахло застарелым потом – друг всё-таки.
– Мы