Несмотря на предположения, казахи и другие иноземцы не возмущались. Спокойствие царило вокруг нашей крепости. Но этот мир был прерван внезапным междоусобием.
Я уже сказывал, что я пытался заниматься литературою, в том числе переводами. Вспоминая свои давние детские уроки я попытался литературно переложить по-нашенски стихи средневекового поэта Чжан Хуа, придав им выразительность и рифму близкую к классическому стилю. Известно, что все сочинители (а переводчики тому не исключение) порой, под видом требования советов, ищут благосклонного слушателя. Итак, переписав начисто мой перевод, я понес его к Шванчичу, который один во всей крепости мог оценить по достоинству мой труд. После маленького предисловия вынул я из кармана свою тетрадку и прочел ему следующие:
Светлой луны, свет прозрачен и ясен,
Узором лучи покрывают ступени.
В одиночестве томном охраняю безмолвную ночь,
Возвращаясь, вхожу за откинутый полог.
В предутреннем небе замерли звезды.
Затянувши военный пояс, собираясь на службу дворца-
Забылся и во сне повстречался с любимой,
Увидел ненаглядную дочь моего командира.
Чья улыбка пленительна и проста,
Глаза выразительны, щеки нежны и румяны.
Проснулся, и сразу стало тоскливо,
Горько… сердце в одиночестве гаснет…
– Как ты это находишь? – спросил я Шванчича, ожидая похвалы, как дани, мне непременно следуемой. Но, к великой моей досаде, Шванчич, обыкновенно снисходительный, решительно объявил, что перевод мой нехорош.
– Почему же так? – спросил я его, скрывая свою досаду.
– Потому, – отвечал он, – в восточной поэзии описывать любовные переживания от лица мужчины считается малоприличным. Лучше бы взял для примера стихи учителя моего, Василия Кирилыча Тредьяковского. К примеру, его любовные куплетцы.
Тут