Одетт отправила постановщика в нокаут в начале первого раунда. Он решил работать с ней не из профессионального интереса, даже не ради саморекламы. По сути, он сам вообще ничего не решал. Просто пошел на поводу у странного бессмысленного стечения обстоятельств. Честно говоря, серьезные люди так не поступают.
Постановщик сунул мобильный в карман. Тот растерянно загудел, забарахтался в темноте: «Ж-ж-ж». От волнения постановщик забыл повесить трубку, как мы все еще говорим, хотя вешать нынешнюю трубку решительно некуда и незачем. «Ж-ж-ж» – мобильный жужжал, ворчал, вибрировал в кармане штанов. Пришлось достать его, нажать на красный значок, восстанавливая тишину, снова спрятать, и пусть лихой веселый поток событий смывает дальше остатки здравомыслия.
Подобно большинству своих ровесников постановщик боготворил Сартра и до сего вечера полагал, будто для каждого из нас существуют лишь те звезды, что мы сами водрузили на собственный небосвод. Мое бытие – результат моих действий, мои действия – результат моего бытия; я несводим к своему бытию, я – то, чем я не являюсь, и прочие экзистенциалистские парадоксы, ну, вы знаете, а также подсознание, Фрейд и tutti quanti[4]. Так что на моем музыкальном небосводе сияют лишь мои звезды, само собой, никакой мейнстримной эклектики, модных шлягеров, стариковского ретро. Наш постановщик – не сноб, не сектант, но всему есть предел! Ладно там джаз, рок, «Beatles», Дженис Джоплин, Джими Хендрикс, Бьёрк; допустима некоторая эстрада, даже рэп, да-да, вы не ослышались, но, конечно, куда важнее Моцарт, Мусоргский, Бетховен, Альбан Берг[5], Филип Гласс[6], Монтеверди и Вагнер (он очень любил Вагнера, nobody is perfect![7]). И что, скажите на милость, будет делать попсовая Одетт в этом избранном обществе?!
Постановщик вернулся в ресторан. Вошел через ту же дверь, миновал ту же вешалку, приблизился к сидящей Одетт. И замер. Официантам, одетым по-старинному в черные фраки, с белыми фартуками и полотенцами на плече, приходилось делать лишний крюк, чтобы его не толкнуть. Одетт завораживала. Все вокруг смотрели только на нее: женщины под пятьдесят – с безграничным обожанием, пожилые мужчины – с пафосной юношеской страстью (сильный пол порой глуповат), молодежь – с любопытством, хоть и не знала, кто это. Одетт притягивала и ослепляла. Звезду всегда окружает сияние и магнитное поле, тут не ошибешься.
Каждому казалось, что огромные глаза видят именно его. Хотя на самом деле она ни на кого не смотрела. Проникновенный взгляд Одетт, усвоенный раз и навсегда, действовал безотказно. Властно, безжалостно, безотлагательно. Она соблазняла всех вне зависимости от пола. Покоряла. Мастерски, блестяще. Полное поглощение – сопротивление невозможно.
Постановщик вместе с остальными стал частью ее планетарной системы. Одетт отныне – его Солнце. Он не желал поддаваться массовому гипнозу, но поддался, ведь так?
Приближалась