Однако почувствовав вкус свободы, Коля пустился во все тяжкие, отдав предпочтение вечному спутнику художников – зеленому змию. Недельные попойки в мастерских собратьев по кисти, хмурые похмельные рассветы, дрожащие руки; всё это однозначно не способствовало творческому росту и, естественно, материальному благополучию. Никто в этом амплуа не выглядит маняще. Нельзя сказать, что такая жизнь Николаю нравилась, но он в неё втянулся и, что уж тут поделаешь – привык. Картины писать перестал, неоднократно устраивался работать художником-оформителем, но вскоре увольнялся всё по той же причине пьянства окаянного. Его небрежная и искренняя незаинтересованность в успехе поражала не только начальство, но коллег по ремеслу. Свободу, а если можно сказать, свободу пить, он любил больше денег. Следует отметить, что в искусстве Коля разбирался очень даже неплохо, особенно в древнерусской живописи, если точнее, в иконописи. Неоднократно он делал списки с икон и продавал их по неплохой цене. В его замызганной однушке висело несколько подлинных «досок», но художественной ценности они не представляли. Хозяин уж и не помнил, как эти иконы к нему попали. То ли подарили, то ли по-пьяни на что-то выменял.
Чтобы определить возраст той или иной «доски» и школу письма, с Колей на Арбате советовались его завсегдатаи и посетители. За определенную плату – как правило, в алкогольном эквиваленте – он давал аргументированное резюме той или иной иконе.
Так Николай и жил: немного у него было, и всё на виду.
Однажды в квартире у художника засиделся незнакомый парень. Ничего, в принципе, удивительного – немало тут пришлых за бутылкой-другой задерживалось. Если бы не одно «но»: незнакомец несколько раз останавливал взгляд на иконах. Коля это заметил.
– Чё, понравились? – он длинно посмотрел на гостя.
– У меня такого добра хватает, – пришлый неопределенно дернул плечом. – От бабки в наследство достались. Я бы их продал, да отец не велит. Говорит, их надо в церковь отдать.
– Так твои иконы или отца? – Николай разлил остатки водки по стаканам. – Зовут-то тебя как?
– Лешкой кличут, – проигнорировав первый вопрос, ответил гость. – Ну, давай, – он поднял граняш.
Брякнули стаканы.
– Только они темные какие-то и на них почти ничего не разобрать, – сказал Алексей, разыскивая на столе закуску. – Я собирался отдать их местному художнику, чтобы тот их подновил, но только у икон дерево трухлявое. Побоялся, что развалятся. – Николай на мгновение замер. Опьянение растворялось и таяло, уступая место чему-то совершенно важному, новому и необъяснимому. Бешено заколотилось сердце. «Доскам, поди, лет двести, не меньше! Может, в этот раз мне, наконец-то, повезет». – А ещё, – гость заелозил на стуле, – медная икона есть. Из трех частей состоит, – Лешка ладонями показал, как святыня складывается. – Правда, зеленая уже от старости. Может, ее кислотой протереть?
«Складень» – простонал Коля, окончательно протрезвев. – Не вздумай! – рявкнул он. – Испортишь…
Алексей пошарил глазами по столу, приподнял за горлышко пустую бутылку и водрузил ее на место.
– Синька-то кончилась, – он непритворно вздохнул и поднялся. Осмотрелся по сторонам, разыскивая взглядом кепку.
– Сейчас я принесу. Сейчас… – Николай почти силой усадил гостя на стул. Разыскивая деньги, пошарил по карманам. Метнулся к двери. – Сейчас я, сейчас…
Рейсовый автобус, недовольно урча, мчал по шоссе. Коля, щурясь от яркого декабрьского солнца, смотрел в окно. «Не прозевать бы развилку, где надо выходить», – подумал он. Повернулся к посапывающему рядом Алексею. Бледное, рыхлое лицо, чуть удлиненные, прямые засаленные волосы, приоткрытый рот, подрагивающие во сне веки – всё это не располагало к симпатии, и Николай, вздохнув, отвел глаза. Мелькнул дорожный указатель. Художник толкнул попутчика в бок.
– Скоро?
– А? – Алексей, вздрогнув, глянул в окно. – Скоро… Надо пробираться к выходу.
Они спустились с шоссе по извилистой тропинке, ведущей в сторону темнеющих невдалеке деревьев. Переливался последним золотыми убранством лесной покров, с которого ночной ветер сорвал едва ли не всю листву. В высоком небе кричали вороны. Скрипели мокрые ветки деревьев, сзади слышался всё удаляющийся гул машин. Красивая диковинная птица выпорхнула из поникшей рыжей травы.
«Удод, – заметил Николай. – Говорят, не к добру этот редкий птах людям встречается. – Стало тяжело идти. Тупо заныло под сердцем. – Вернуться, что ли»?
Сразу