Живые и мёртвые. ОПГ Север

Но мне не продолжить свой род. Мой дом и дача, и «Волга»6, и всё что в тяжком труде нажито – улетело в трубу… Я белыми днями в могиле глаз не смыкаю – мне не спится, не курится, не поётся… Гляжу на деревья, травы, облака, слушаю ночного филина… Гляжу и вижу как всё взывает к отмщению! Всё, Акакий! – от самой ничтожной букашечки, былинки до высочайших ночных светил и созвездий! Всё!!! Понимаешь?! Это сильнее меня, это сильнее нагорной проповеди Христа, это больше самой возвышенной Любви! Вот гляжу я на тебя, и диву даюсь. – продолжал старец Никодим. – Тебе легко рассуждать о смерти… Ты в своё время с утреца самогонкой причастился – и ходишь весь день весёлый. На работе начальство делает вид, что платит, а ты – делаешь вид, что работаешь. С женой живёшь дружно и налево ходить не забываешь, и, на восьмом десятке лет, в окружении взрослых детей и малолетних внуков, тихо помираешь. А сейчас, видите-ли, санаторий у него! Конечно! Как же иначе?! Но, на деле – ты злодей. Злодей, каких ещё поискать нужно. Кто спокойно спит когда ближний так горько мучается – тот впадает в страшный грех, и это – не просто равнодушие, это – архиравнодушие! Ты – страшный человек, Акакий. Ты и подобные тебе, имя которым – легион, ибо вас – тьмы!

      – Да чем я перед тобой виновен, Отче? А ли тем, что не такая горькая мне досталось доля? Что не болею я как ты болеешь? Не страдаю как ты? А хоть бы и страдал – то легче тебе с того было, что ли? Сильно полегчало бы? Надолго ли?

      Никодим зло перекосил рожу: «А чё? Глядишь бы и полегчало. Хоть на секундочку».

      Акакий подошёл и горячо его обнял: «Прости, Отче! Я вижу твои терзания и муки, и сочувствую тебе искренне. Я не чувствую нутром твои страдания и боль за всю твою даром потраченную жизнь. Я так далеко и мне страшно только от того, что во вселенной такое вообще возможно. Я далёк от всего этого, ведь это не мой жребий в конце концов, не мой».

      – То есть, другими словами тебе по хую?

      – Да что с меня взять? Я – просто мирный мечтатель и тихий созерцатель, не более того.

      – Говори прямо! Не юли!

      – В общих чертах – да. Да, мне по хую!

      Никодим силой оттолкнул Акакия.

      – Да, ты в своём праве мстителя. – с готовностью сопротивляться продолжал Акакий. – Но я в своём праве родителя и чура. Так что, Витю тебе не отдам. Тем паче, что я уже возложил на него свою мёртвую руку.

      – Знаю я твою руку – то не на смерть вовсе. На удачу скорее. – усмехнулся в ответ старик. – Быть может на болезнь лишь только. И, уж тем паче, далеко не на ту смерть, что я для него лелею.

      – Почему? Может помрёт, а может и нет. Может дураком станет, а может – полудурком. Но, вряд ли отделается обоссанными штанами. Я, ж, всё-таки, мертвец, но там – как Бог даст. Но, я – первый возложил на него руку, он мой. Таков закон мёртвых.

      Тут, звучно гремя костями и цепугою, Никодим со страшной силою затрясся, а пустые глазницы вспыхнули инфернальном огнём. Какая-то неведомая злая сила подняла его вверх над кронами деревьев.

      – Давай состязаться в магическое искусстве! –