– Да я всё понимаю, господин полковник, – вздохнул Алексей. – Я в полном порядке, да и команда уже четвёртые сутки с себя дурь сбрасывает. С полигонов и с плаца вон не вылезаем, чтобы опять нужную форму и боевую сноровку побыстрее набрать. Нам бы дело какое, а, Ваше высокоблагородие? Оно ведь завсегда боевые подразделения сплачивает.
Барон встал со стула и подошёл к расстеленной у него на столе карте.
– Дело ему подавай! Ишь ты! Может, цельную операцию или баталию для вас специально затеять? Осень с зимой борется, Егоров! Сам понимаешь, пока весною все дороги не просохнут, тут в Валахии войскам никакого пути нет. До апреля месяца армия точно на зимних квартирах теперь осела. Но что-нибудь мы тут придумаем, может, какой-нибудь небольшой выход, чтобы прощупать турок на их восточном берегу, вам всё же и выпадет вскоре. Ты вон давай, с людьми своими занимайся, навыки свои особые оттачивай. Сам же вот мне, ещё когда создавалась эта команда, обещал, что за вас краснеть ни за что не придётся, – и он выложил перед собой на стол жёлтый погон. – С твоего, что ли, «волкодава» вырван сей клок?
Кровь ударила в лицо подпоручику. Теперь-то стало понятно про то обидное высказывание о комендантской роте и о том, что какой-то там бродячий патруль чуть ли не раздел на улице его бойца. Ну, Федька, ну негодник, такой срам! Знал Егоров про то, что его повеса хорошо «наследил» в свою последнюю шкодную ночь, когда пробирался от своей зазнобы обратно в команду из «самоволки». Но чтобы вот та-ак! И ведь не скажешь ничего, у каждого солдата русской императорской армии был погон на левом плече. Предназначался он для удержания от сползания портупеи или перевязи патронной сумки, и был он у каждого полка своего цвета и плетения. Перед полковником же лежал погон, свитый из жёлтого гарусного шнура, точно такой же, какой носили солдаты Апшеронского пехотного полка, из которого-то в своё время и вышла особая егерская команда главного квартирмейстерства армии. Апшеронцы сейчас были под Журжи, стало быть, ответ на вопрос – чей погон был сорван «комендачами» в Бухаресте, был сейчас предельно ясен, и теперь Лёшка, стоя навытяжку, сгорал от стыда, глядя на такую весомую улику.
– Да ладно, Алексей, не казни себя, – пожалел молодого офицера полковник. – Ведь не взяли же всё-таки шельмеца-то твоего те патрульные. От пятерых аж он смог там отвертеться, причём никого даже рукой не задел. Так сказать, не посягнул, не дерзнул, не посмел покуситься на тех, кто при исполнении был! Значит, башка у него на месте, ну а коли так, то и до неё через его ноги всё равно ведь всё со временем дойдёт? – и он протянул погон подпоручику. – Ну, всё, давай, ступай, Егоров. Отдашь это своему волкодаву, – и он эдак иронично хмыкнул.
Три десятка рядовых при трёх капралах, унтерах и барабанщике застыли в одном общем строю на вечерней поверке. В воздухе прямо-таки витало тревожное напряжение, исходившее от всей этой массы солдат. Командир был опять не в духе,