– Увы, Игорь Иваныч, бедная я! И замуж-то никто не берет, – с притворным вздохом отвечала она.
– А я бы взял!
– Да ну? Что ж вы раньше-то помалкивали, Игорь? Мы бы с вами давно уж свадьбу сыграли! – рассмеялась Маша.
– Не ожидал, что ты сразу согласишься, насмешница бессовестная! – угрюмо пробормотал он, вешая трубку.
Отмечать дни своего рождения профессор Мария Ивлева не очень-то любила, а сегодня была особенно не в духе. Но вовсе не от разговора с Игорем, ее давним «воздыхателем». В скверное настроение Машу повергли совсем другие звонки. Те, что раздались накануне вечером в ее одинокой квартире. И сейчас она жаждала одного – успокоиться, окунувшись в звенящую тишину «неприсутственного дня». Лишь здесь, в глубине институтского особняка Маша могла почувствовать себя защищенной от треволнений внешнего мира. Закрывшись в собственном просторном кабинете, профессор Ивлева восседала за массивным письменным столом, доставшимся Институту в наследство еще от графов Воронцовых. А за сумрачным окном хмурилось декабрьское утро середины 80-х, и с неба не переставая валил мокрый снег.
Институт Академии наук притаился в лабиринте Арбата внутри старого воронцовского дома с колоннами. Возникший на заре сталинской эпохи, он слыл одним из самых загадочных учреждений. И сегодня в бывшем «Институте красной профессуры» непостижимым образом сохранялись невидимые простому глазу следы навсегда ушедших поколений. Какие-то странные флюиды, неведомые современной науке, пронизывали его атмосферу до сих пор. Они притягивали и завораживали тех, кому дано было улавливать дух прошлого и в то же время предчувствовать таинственные веяния будущего. К таким редким представителям рода человеческого принадлежала и Мария.
Профессор Ивлева, как говорят в народе, была «из молодых да ранних». Ее недавно вышедшая в свет книга о влиянии массмедиа на подсознание человека вызвала острый интерес в академических кругах. И успеху Марии Силантьевны теперь завидовали многие ее научные собратья. А институтские приятельницы злословили весьма по-женски: «Машка-то зарвалась совсем! Небось в академики метит, а сама-то, папенькина дочка, так в старых девах и застряла, ха-ха!»
Но Мария вовсе не выглядела эдаким «синим чулком». Ее большие серые глаза на красивом аристократичном лице излучали обаяние. Густые каштановые волосы, спускавшиеся до плеч, изящная фигура – весь ее облик производил приятное впечатление.
И в данный момент она едва успевала отвечать на звонки поклонников. Невзирая на дурное настроение, молодая профессорша обещала коллегам устроить завтра в отделе праздничное застолье: с тортом из «Праги» и неизменным «Киндзмараули», доставленным прямо из Тбилиси Гией Ломидзе – смертельно влюбленным в нее аспирантом.
Вернувшись к вечеру домой, Маша распечатала пачку «Мальборо» и, нервно закурив в ожидании подруги, выставила на стол бутылку «Наполеона». И верная Алевтина, едва переступив порог, уловила ее угнетенный взгляд:
– Что стряслось, Маш? Опять кто-то звонил?
– Ах, Аля! Ты же знаешь – с тех пор как меня в советники к «серому карди» прочат, что-то вокруг завертелось такое странное, а что именно – не пойму! Ну, садись скорее! Вот вчера опять этот тип звонил из Серпухова – уже в пятый раз! Сколько ни убеждала его, что ни о каких лекциях не договаривалась с ним, а он гнет свое – будто я еще в прошлом году твердо ему обещала – просто чушь какая-то!
– Может действительно так, а ты забыла?
– Да Ты что, Аля? Пока что я в своем уме! А представляется он как замдиректора какого-то НИИ, и настырно так приглашает прокатиться с ним по окрестностям, монастыри мне показать якобы хочет. С чего бы это, а? Гм, но что особенно странно – в те же самые дни всегда названивает угадай-ка кто?
– Мадам Редозуб? Правда?! Ой, Машка, вот теперь мне ясно, почему ты так взвинтилась! Ведь эта змея подколодная перед гибелью Игната так кругами вокруг нас и ходила, все пыталась нас с ним где-нибудь «засечь», а мне как бы невзначай своего гинеколога предлагала! Ну не наглость ли? Ведь мы с ней были едва знакомы!
– Твое счастье, Алька, что едва! Со мной, увы, совсем иначе было!
Ника Редозуб, миниатюрная брюнетка с темно-карими навыкате глазами и красиво завернутой на затылке косой, приветливо встречала гостей, шелестя по огромной прихожей подолом длинного сиреневого платья. Муж ее, Яша, известный в Москве адвокат по «мокрым делам», был высок, слегка грузноват, но еще вполне пригож для своих шестидесяти лет. Прожив с Никой всю свою жизнь, Яша тем не менее чувствовал себя совершенно свободным от супружеских обязательств: обеспечивая жену «сверх головы», он давно уже преследовал других женщин, абсолютно не скрывая этого ни от кого. И супруга относилась к такому положению вещей весьма спокойно: среди присутствующих вращался постоянный любовник Ники – знаменитый Разунов, написавший маслом вереницу ее портретов. В свои сорок пять хозяйка дома проявляла активный интерес и к другим мужчинам. И тому, кто ей особо нравился, не стеснялась откровенно изъявлять свою однозначную благосклонность. Однако в этот вечер главным