– Ну, здравствуй, – тихонько проговорила девушка.
– Привет! – не удержался Костя.
Вскрик, нелепый прыжок спиной вперед, попытка развеять густую ночь внимательным взглядом.
– Извините, не хотел напугать.
Костя спрыгнул со скалы, на которой сидел, и спешно вышел на свет.
Первый страх прошёл. Девушка достала телефон и беспощадный луч фонаря ударил Косте в лицо.
– Жестоко, – он зажмурился и стал тереть глаза.
– Сами виноваты.
– Это чем же?
– Напугали меня.
– Испугались вы сами. Я просто поздоровался. Будьте добры, уберите.
Девушка продолжала светить Косте в лицо.
– А вдруг вы нападете на меня?
– Если не уберёте – точно нападу.
Костя вдруг осознал, что рисуется, сам длит эту неприятность. Он развернулся, проморгался и пошел обратно к огромному валуну.
– А фонарь всё же погасите. Раз пришли, то хоть не мешайте, – попросил он, располагаясь на скале.
Девушка переминалась в нерешительности, но всё же выключила фонарь и на поляне вновь возобновилась безмятежная ночь, ещё более тёмная в обожжённых светом глазах.
Костя разглядывал гостью из темноты своего убежища. По коротким скованным движениям девушки было понятно, что ей неловко и она колеблется – уйти или остаться.
– Зря вы там стоите. Трава уже влажная. Ноги промочите. Заболеете…
– А можно к вам?
Костя достал телефон и высветил свой пьедестал.
– Забирайтесь.
Хотелось уединения, но именно этим отчасти и привлекало одиночество – что кто-то может застать его за созерцанием бытия, увидеть в нём носителя тяжёлых дум, и восхититься. Неплохо, когда собеседник априори считает, что у тебя может быть своё, обдуманное мнение, когда ты ещё ничего и рта не успел раскрыть. Ты выше. Если человек кажется интересным – ты снисходишь, соглашаешься. Нет – с видом оскорбленным оттого, что уединение нарушено, неделикатно просишь оставить тебя, или уходишь…
Девушка была симпатичной, насколько Костя смог её рассмотреть. И голос у неё был приятный по-особому: он как будто был скомпилирован из нескольких давно знакомых голосов, очень близких, и располагал Костю помимо воли.
– Не такой холодный, как я думала.
– Да. Не гранит… и день был солнечный, – зачем-то проговорил очевидное Костя. – Меня зовут Костя.
– Карина.
– Карина, – повторил Костя.
– Да?
– Это… нет. Я просто так. Пробую имя. Карина. Катерина и Ирина.
Карина молча отвернулась и уставилась в темноту. Косте хотелось говорить, но всё, что приходило в голову, казалось банальным и нелепым, куда менее значительным, чем прохладная монументальность и тишина ночи. Стало неуютно. Десять минут назад он смотрел на чёрное пыльное небо, глубоко в него, в космос, путешествовал по этой красоте, заныривал в фантазии и воспоминания; этот калейдоскоп так увлекал, что Костя сидел неподвижно, не обращая внимания на затёкшие ноги и задницу. А теперь он думает только о том, уместно ли заговорить? Как понимать её молчание – может, она тоже хочет поговорить и также не решается из стеснения? страха?
Раз за разом он почти решался, но в последний момент трусил. И снова – тишина, духи Карины и её чуть слышное дыхание.
Она зашелестела курткой, заёрзала.
– Всё-таки холодновато.
Костя обернулся. Карина подпихнула под себя ладони.
– Встань. На вот, подложи.
Костя приподнялся и растянул из-под себя наст лапника.
У неё было обручальное кольцо, но он всё равно спросил.
– А ты?
– А мне замуж ориентация не позволяет.
– Не смешно.
– Ничуточки?
Карина покачала головой.
– Ну и ладно, – демонстративно вздохнул Костя и продекламировал: «Но я останусь верен себе и продолжу глупо шутить».
– Какой же ты клоун.
Костя рассмеялся.
– Потому и не женат. Не намерен прогибаться! И не стану!
– Прекрати. А то уйду.
Карина,