– Да где она может быть?! Вспоминайте… мать вашу так!
– Мелкобесов, фу! – немедленно отреагировала бабуля.
– Извините, Софья Павловна… Подруги вы или кто?
– Замолчи, чучело, – неуверенно сказала Катька. Факт неуважения к старшему брату был налицо, но Яшка даже не огрызнулся. В кухне снова воцарилась тишина. Дело и впрямь выглядело нешуточным. Заканчивался четвертый день, как исчезла наша с Катькой подруга и сослуживица Ванда Андреева.
Неладным запахло еще в понедельник, когда Ванда не явилась вовремя на работу. В данное время это было просто смерти подобно: вторую неделю на входе дежурила кадриха с толстой книгой для записи опоздавших. Мы с Катькой были изрядно ошарашены, влетев в отдел и увидев пустой стол подруги. Дело было не только в кадрихе: Ванда не опаздывала на службу никогда, точность была одним из ее пунктиков. Кроме того, в понедельник она обычно возвращалась первой электричкой из деревни, где жила ее прабабка. Электричка подходила к Киевскому вокзалу ровно в восемь, так что добраться к девяти на службу не представляло труда. Полчаса прошло в томительном ожидании, потом Катька подсела к телефону, и мы убедились, что Ванды нет и дома.
Она вошла в здание инспекции через двадцать минут – спокойно и без приличествующего случаю безумного выражения лица. Кадриха онемела от подобной наглости, фамилия Ванды внеслась в книгу опозданий с особенным удовольствием, было обещано лишение квартальной премии, после чего завкадрами, победоносно раскачивая трикотажным дирижаблем, удалилась. Мы кинулись к Ванде.
Очевидно было, что ночь она не спала. Под глазами темнели круги, цвет лица был изжелта-бледным. Инспектор Андреева даже не была накрашена, а на голове вместо идеального валика красовалось растрепанное гнездо, местами прихваченное шпильками.
– Что случилось? Проспала? Электричка не пришла? С прабабкой что-нибудь?!
Но на наши вопросы Ванда лишь молча покачала головой, отвернулась и включила компьютер.
Через несколько минут нам уже стало не до Ванды. Из главка примчалась Шизофина и со стальным блеском в глазах объявила, что сведения по налоговым льготам должны быть собраны и предоставлены как можно скорее.
– А срок какой, Жозефина Петровна? – робко уточнила Катька.
– Срок – вчера! – отрубила шефиня. – Бросайте все – и марш в архив!
Свет не видел противней работы, чем отчет по налоговым льготам. В отделе сие занятие именовалось «сбором прошлогоднего снега». На практике это означало просидеть полдня в душном архиве среди пыльных папок, перелистывая дела и делая из них выписки. Потом эти сведения вносились в специальные справки, подвергались суммированию, разбивались на колонки «До налогообложения», «После налогообложения», «Возможная сумма налога» и так далее. В итоге в главк отправлялись стройные ряды цифр, обозначающих налоги, которые государство могло, но так и не сумело выбить из стойких коммерсантов. С какой целью производилась эта разделка туш неубитых медведей, не знала, кажется, даже шефиня. Тем не менее всякий раз, когда из главка приходил запрос, Шизофина отменяла все текущие дела, включая срочную проверку квартальных отчетов, и бросала отдел на архив.
– Нашли себе Золушку… – пыхтела Катька, сидя на табуретке перед архивным шкафом и яростно листая пухлую папку. – Составь сведенья, подмети пол, посади сорок розовых кустов, познай самое себя – и можешь, блин, своей текучкой заниматься… А потом начнется: «Почему квартальные валяются? Почему пени не начислены? Всех премии лишу!» Да засунь ты себе эту премию в одно место! У меня Бесы вечером на бильярде больше накатают. Я, между прочим, целый государственный налоговый инспектор, а на работу в зашитых колготках бегаю! Хоть бы взятки, сволочи, давали, так никто не чешется…
Я не вступала в обсуждение спорного вопроса о взятках. Меня больше волновало отсутствие в архиве Ванды. Ее шкаф находился рядом с моим, но был заперт. Мельком я подумала о том, что надо бы сходить за подругой. Шизофина не выносила, когда ее распоряжения не выполнялись, а в отношении Ванды это приобретало угрожающий характер.
Я, в общем-то, догадывалась, чем подруга раздражает начальницу отдела. Шизофина, немолодая уже тетка, имела за плечами двадцать лет работы в финансовых учреждениях с их бабьими коллективами, мелкими дрязгами, заспинными сплетнями и периодическим вылизыванием задних мест руководству, без чего не мыслилась никакая карьера. К этому прикладывалась несложившаяся личная жизнь, больная мать, малолетняя дочь-шалава и расширенные сосуды. Злой Шизофина не была, но характер имела склочный и могла при случае завернуть непристойное словцо. Ванда же мата не переносила в принципе. Какое-то время наши с Катькой увещевания по поводу того, что с начальством не спорят, оказывали действие, но однажды, на совещании, во время Вандиного отчета по результатам проверки Шизофина разошлась особенно, и подруга не выдержала:
– Жозефина Петровна, здесь не кабак, выбирайте выражения.
Шизофина онемела. В стенах налоговой инспекции субординация соблюдалась строжайшим образом. Подобные высказывания в адрес руководства не