Женская тема
Но вот пришла первая любовь, и приоритеты в моем репертуаре стали быстро меняться. Появилась первая с налетом двусмысленность:
Спросил я Маню: – Дашь, не дашь?
В виду имея карандаш,
– Ты, Ваня, хоть и не Ван Дам,
Но я тебе, наверно, дам.
Чувствовал, что впереди ждало неизведанное, которое манило своими тайнами. Вспоминая свое отрочество в одной из первых книг я вернулся в те времена:
Я начинал как все – со снежных баб!
С большим азартом – ромовых я ел.
Ах, бабы-бабы – я от вас ослаб,
и до сих пор еще не протрезвел.
Бывает, доведут – ну хоть ты режь!
Смотреть противно,
а не то чтоб там любить…
Но чуть остынешь – ромовую съешь —
и ну по новой снежную лепить!
Хулиганить на женскую тему продолжал всю жизнь. Женщины меня вдохновляли и лихорадили. Вот пример из ранней молодости:
Ты мне по новой отказала,
не помню уж в который раз…
Пойду, пройдусь я у вокзала, —
там мне дадут… —
хотя бы в глаз.
Лишь там обиду я забуду,
Как я забыл чреду обид…
И звезды повалились грудой:
– О, мать моя!
Как глаз болит!
Но со временем романтичность и мечты переходили в скепсис. И вот такое писалось уже ближе к зрелости:
На тебя посмотришь сзади —
Сто очков Шахерезаде!
Если спереди смотреть —
Клеопатра – ну как есть!
Сверху – как богиня Ника!
Снизу – всё от Анжелики!
В профиль словно бы Минерва!
Но внутри, похоже, стерва…
Но дальше ироничности, по части женщин, черту никогда не переходил. Матершинником, в отличие от Пушкина никогда не был. Бытовая лексика привлекала своей чувственностью и многозначностью. В народе ее применяли для краткости речи и лучшей доходчивости. Я просто в два раза расширил свой лексикон и даже поймал «льющуюся пушкинскую строку». Но держал самые крутые и многозначные слова на крайний случай.
И однажды все же не удержался и вставил нецензурное словечко в очередной стих:
Умнее я возможно буду,
Но красивее – это вряд ли,
Возможно, стану я занудным,
Ворчливым – тоже неприятно,
Я постарею, полысею,
что ж участь дедов и отцов,
а далее, я разумею —
еще умру, в конце концов!
Но жив пока, мозга в загуле,
энергия покуда прёт,
кто спросит:
– Жив? Скажу:
– А х… -ли!
И жив