– Ты его узнала, узнала. Не ври, – муж орал, давил.
Я снова была в том переулке, снова билась в чужих, немилосердных руках. Очнулась на диване, укрытая пледом. Уставилась в потолок. Фильм изменился – стал четче, ярче, объемней, проступили детали. Муж отстал. К сиделке добавилась медсестра, к медсестре – уколы, капельницы, горы таблеток. Становилось лучше? Куда там. Я таяла на глазах. Медсестры менялись, лечение корректировалось. Только фильм оставался прежним.
Пахло весной. Звонко щебетали птицы. Природа хотела жить. Я – нет. «Почему меня не оставят в покое»?
– Как вы себя чувствуете? Прогуляемся немного? – участливо поинтересовалась сиделка. Новая. И лечение – новое. Подразумевает прогулки.
Я вцепилась в предложенную руку. Мы заковыляли по дорожке. Я нутром чувствовала презрение сиделки, легко читала ее мысли: «Богатая телка мается от безделья. Ей бы лопату в руки».
Не было сил возмущаться. Да и желания тоже. Я запрокинула голову, подставив ласкающим лучам бледную кожу, жадно вбирала ароматы пробудившейся природы, прислушивалась к щебету птиц.
– Вы не устали?
– Нет.
– Дойдем до магазина?
До магазина – как до Марса. Но я сжимаю зубы, послушно переставляю забывшие о ходьбе ноги.
– Давайте присядем, – задыхаюсь, жадно хватаю ртом прохладный воздух.
С нашего места виден задний вход в магазин. В дверях маячит мужчина. Я изо всех сил напрягаю зрение. Подаюсь вперед. Хорошо, что я сижу. Это – он. Он – грузчик в продуктовом магазине.
– Васька, заноси ящики, – раздается визгливый голос.
– Да иду я, иду, не видишь, что ли?
Засаленный халат, дебильная улыбка. Да он, как это сейчас называется, человек с ограниченными возможностями? Или это о другом? В общем, олигофрен, даун. Как еще назвать? Я смеюсь в голос. Нет, ржу как лошадь. До слез, до истерики. Меня изнасиловал дебил. А я все это время демонизировала своего насильника.
– Вам плохо? – сиделка не на шутку встревожилась, звонит мужу, – Алло, алло, у вашей жены – истерика.
Фильм изменился. Стал длиннее. Теперь у него есть окончание: женщина бьет ненавистное лицо, бьет, пока оно не превращается в кровавое месиво. Стреляет, наслаждаясь видом растекающихся по стенке мозгов. Хотя… есть они там, мозги? Меняются декорации, меняется способ, только действующие лица – те же. Вывод – он не должен жить. Он не заслуживает жить. Он должен умереть. Я стремительно иду на поправку. Ем за троих. Доктора удивляются. Сиделка боится остаться без работы. Мама не нарадуется. Муж настороженно наблюдает. «Милый, мне плевать, что у тебя завелась любовница. Я не хочу ограничивать твою свободу. У меня появилась цель». Я уже самостоятельно выхожу из дома. Проследила, где он живет. В ближайшей к нашему особняку пятиэтажке. С мамой. Каждые выходные старушка уезжает куда-то на выходные. Каждые выходные он пьет. Дешевый портвейн.
Муж тоже пьет – не портвейн, виски, но какая разница? И не только по выходным. Чаще. Гораздо чаще.
– Приду