«Это твое решение. Никто не примет его за тебя».
Я смеялась им в лицо, как только достаточно выросла и поняла всю иронию. Нас тренировали и корректировали для миссии еще до нашего рождения: моих родителей растили так же тщательно, как и меня. За тридцать лет до зачатия я была обречена на путешествие к звездам. Я хотела отправиться в путь, я была так сконструирована; и никакого другого способа жить не знала.
И тем не менее. Мы же цивилизованное общество, разве нет? У нас не забривают людей против их воли, пусть саму концепцию «воли» уже лет сто как считают смехотворной. Мне дают столько возможностей уйти, так как потом отказаться не получится, а полет будет настолько долгим, что времени на сожаления хватит преизрядно. Как только «Эриофора» отправится в путь, дороги назад не будет.
Так что только я могу принять это решение. Только так они будут ни в чем не виноваты.
Восемнадцать лет муштры, оболванивания и сопротивления, почти два десятилетия я то принимала свою участь, то боролась с ней, и все же, полагаю, они не ожидали такого ответа, когда в последний раз открыли этот нужный всем аварийный люк.
«Ты точно уверена?»
– Дайте мне пару месяцев, – сказала я. – Я вам сообщу.
Может, нас и сконструировали для звезд. Сконструировали веселиться в одиночестве, а все плейстоценовые социальные схемы укротили, подрезали и просеяли до основания. Мы родились из племени, но были созданы покинуть его, даже не оглянувшись напоследок. По проекту я могу скучать лишь по горстке людей, а их всех отправят со мной, в глубокий космос.
А вот по Солнечной системе я буду путешествовать одна. Этот полет мне придется совершить в одиночестве. Всего-то небольшой транзит, мгновение ока по сравнению с путешествием, маячащим на горизонте. И все равно по какой-то причине мне хочется попрощаться.
Я едва успеваю на уходящий шаттл. Все верчу в голове возможные сценарии: что я скажу, что – он, какой контраргумент лучше всего выбрать в ответ на его доводы, – а расстояние уменьшается, Луна сжимается за кормой, а прямо впереди расширяется розетта, словно передо мной жонглирует сам Господь Бог. Горы в космосе. Иззубренные крохотные мирки из никеля, железа и кровоточащего базальта, детали поверхности то появляются, то исчезают, пока планетки неторопливо вращаются с массивной торжественностью: посадочные площадки и стыковочные шлюзы; двигатели размером с города, созданные лишь ради нескольких часов раскаленной добела тяги; огромная беззубая пасть перед каждым кораблем, глотка, способная проглотить робкие сингулярности, которые и будут вести нас вперед, когда реактивные движки остынут и умрут.
По левому борту проплывает «Крестовик», его отвесный утес так близко, что, кажется, можно потрогать. По правому – «Мастофора». «Эриофора» не проплывает: она растет прямо передо мной, ее скалистое серое лицо затмевает звезды.
Мы пристыковываемся.
Яспрашиваю Шимпа, где находится Кай: машина кидает прозрачную карту по местному линку и зажигает искорку в лесах. Кай сидит там, как тень в сумерках, чуть ли не парит в слабой гравитации, его озаряет лишь тусклая галактика в синем смещении, галактика биолюминесцентной растительной жизни.
Когда я приближаюсь, он кивает, но не поворачивается.
– Продуктивность на шестьдесят процентов. Если надо, можем отчаливать прямо сейчас. Кислород не кончится.
– Людям нужен не только воздух, – напоминаю я ему.
Он не спорит, хотя понимает, к чему я клоню.
Какое-то время мы сидим молча, задумавшись посреди леса из ветвящихся скелетных рук, тонких и хилых пальцев, увесистых бурдюков, мерцающих чахлым светом от симбиотических бактерий. Я с семи лет могла отбарабанить все цифры об объемах, люменах и интенсивности метаболизма, но где-то глубоко в подкорке по-прежнему отказываюсь верить, что эта тусклая подземная система сможет продержать нас хотя бы неделю, не говоря уж о путешествии до конца времен. Фотосинтез под звездным светом. Только и всего. Тут же и муравью не хватит.
Правда, муравьи свой кислород в запас не списывают. Хватит и звездного света, если за тысячу лет дышишь только одну неделю.
– Ну что, – говорит Кай. – Решила повеселиться на Солнце?
– О да.
– Три месяца. Сто пятьдесят миллионов километров. И все ради дешевого фокуса.
– Два максимум. В зависимости от цикла. И дело не в фокусах, ты и сам прекрасно об этом знаешь.
Он качает головой:
– Что ты пытаешься доказать, Сандей?
– Что они правы. Что я могу уйти, если захочу.
– Ты пытаешься это доказать всю свою жизнь. Ты могла уйти уже миллионы раз. Но факт в том, что ты не хочешь.
– Дело не в том, чего я хочу. А в том, что случится, если откажусь.
И