– Так, кто тут у нас двоечник, кому исправлять оценку надо? – сказала вслух математичка, изучая классный журнал. – ЛапушкО, давай выходи-ка ты к доске".
– Я ЛАпушко, Надежда Петровна.
– Извини, ЛАпушко, с чего начинаем решение задачи?
– Опускаем пердипендикуляр из вершины вниз.
– Что ты опускаешь вниз?
Класс тихо захихикал, несмотря на то, что уже привык к "перлам" Лапушко, парня, недавно переехавшего с родителями из деревни в город.
– Пердипендикуляр.
– О-о-ох, перпендикуляр, Сережа и не опускаешь, а проводишь из вершины треугольника к его основанию. Вот, провели, что дальше делаем?
– Косинус берем и вычисляем длину гипотенузы.
– Не подсказывай Приходькина, слышал, Лапушко, бери косинус. О чем ты снова задумался?
– Да где косинус лежит, непонятно, Надежда Петровна.
– В условии задачи он лежит, оттуда и бери.
На географии Кова все время переговаривался и мешал учителю. Она сделала ему несколько замечаний, но он особо не реагировал, продолжая бухтеть дальше.
– Виталий! Ковачев, помолчи, я тебе сказала, если самому неинтересно, так хоть мне и другим ребятам не мешай.
– Счас, Марь Ивановна, договорю и помолчу.
«Кова, правда, мешаешь, потом договоришь», – влез я в их разговор.
– А тебе-то что? Как током стукнуло, так учиться стал что ли? Сам на прошлой неделе вспомни, как себя вел – все время на тебя преподы кричали.
– Я перевоспитался. Короче, Кова, или ты заткнешься, или после уроков я тебе портрет поправлю!
– Калинин, Ковачев! Перестаньте ругаться, я вам подерусь после школы.
В итоге, и я, и Ковачев заткнулись, а после уроков мне стало не до него, да и он не рвался в бой. Как сказала о нем после уроков его бывшая одноклассница, перешедшая к нам вместе с ним: «Витя, правильно сделал, что ты Ковачева одернул. Он хоть и высокий стал, но как был подленьким мелким пакостником, так таким и остался».
– Спасибо, Наташ, за поддержку.
Последним уроком была физкультура. Вел ее учитель физкультуры Евгений Петрович Лагман – как оказалось, очень нормальный мужик. Мне было искренне жаль, когда в будущем, встретив учительницу из этой школы, я узнал о его смерти в начале девяностых в возрасте 44 лет.
Он тоже заметил мое преображение, высказавшись о том, что я взялся за ум. Поскольку была хорошая погода, то он не стал нас грузить упражнениями,