Если есть на свете хоть немного справедливости, подумал Толстяк Чарли, отец пройдет мимо по коридору и направится прямиком в урологию; однако никакой справедливости в мире не было, и отец дошел до двери в онкологическое отделение и остановился.
– Толстяк Чарли, – сказал тот достаточно громко, чтобы все в этом отделении, на этом этаже, в этой больнице догадались, что он знаком с Толстяком Чарли не понаслышке. – Толстяк Чарли, в сторону! Пришел твой отец.
Толстяк Чарли отступил.
Группа во главе с отцом Толстяка Чарли проскользнула в палату к постели матери. Она увидела, как они идут, и улыбнулась.
– «Желтая птичка», – сказала она. – Моя любимая.
– И кем бы я был, забудь я об этом? – спросил отец Толстяка Чарли.
Она медленно покачала головой, вытянула руку и сжала его ладонь в лимонно-желтой перчатке.
– Извините, – произнесла низенькая белая женщина с планшетом в руках, – все эти люди с вами?
– Нет, – ответил Толстяк Чарли, щеки у него горели. – Вообще-то, нет.
– Но мать-то ваша, верно? – сказала женщина, испепеляя его взглядом василиска. – Вы уж, пожалуйста, сделайте так, чтобы эти люди немедленно покинули палату, не нарушая тишины.
Толстяк Чарли что-то пробормотал.
– Что?
– Я говорю, уж я-то им точно не начальник, – повторил Толстяк Чарли. Он успокаивал себя тем, что хуже, наверное, быть уже не может, как вдруг отец забрал у барабанщика пластиковый пакет и принялся вытаскивать из него банки браун-эля и передавать их музыкантам, нянечкам и пациентам. И закурил черуту.
– Извините, – сказала женщина с планшетом, увидев дым, и взмыла через комнату в направлении отца Толстяка Чарли, как ракета «Скад».
Толстяк Чарли воспользовался моментом и удалился. Это показалось ему самым разумным.
Тем вечером, сидя дома, он все ждал телефонного звонка или стука в дверь. Так приговоренный к казни, стоя на коленях, ждет поцелуя гильотинного ножа. Но никто не позвонил.
Ночью он почти не спал, а на следующий день прокрался в больницу, готовясь к худшему.
Мать выглядела такой счастливой и спокойной, какой не была уже очень давно.
– Он опять уехал, – сказала она Толстяку Чарли, едва тот появился в дверях. – Не мог остаться. И должна сказать, Чарли, лучше бы ты вчера не уходил. Мы под конец совсем разошлись. Как в старые добрые времена.
Ничего хуже, чем «совсем разойтись» в онкологическом отделении при участии джаз-банда и отца, Толстяк Чарли представить себе не мог. Он не произнес ни слова.
– Он не плохой человек, – сказала мать Толстяка Чарли с огоньком в глазах. Затем нахмурилась. –