– Дина, девочка моя, открой дверь, – раздается ласковый голос. – Я хочу сесть и спокойно все обсудить. Ты попросишь прощения, и мы забудем этот маленький инцидент. Мышонок, открой котику дверь.
Я зажмуриваюсь и до скрипа сжимаю зубы. На этот раз Олег меня не проведет. Стоит открыть дверь, и он снова набросится с кулаками. Не дождавшись ответа, муж переходит на крик:
– Открывай, сука! Я не собираюсь из-за тебя ломать дверь в собственную ванную! Вкалываю с утра до ночи, а ты мне даже завтрак приготовить не можешь. Только и умеешь, что перед соседом-пидором юбкой трясти. Открой дверь и посмотри мне в глаза! Тварь, по-хорошему не понимаешь? Открывай!
Олег с новой силой колотит в дверь. Я зажмуриваюсь от каждого удара, сердце подпрыгивает так высоко к горлу, что начинается икота. Надо успокоиться. Бояться уже нечего. Олег умеет себя контролировать и если говорит, что не собирается выбивать дверь, значит, я в безопасности.
– Вот оно, хорошее, – шепчу, задевая губами струю воды. – Все, что заслужила за два года преданности, рабского труда. Вот спасибо за еду, – смываю кровь со лба, – вот за чистое белье, – промачиваю полотенцем рассеченную бровь. – Отдельная благодарность за воспитание чужого ребенка, – дотрагиваюсь до распухшей, похожей на желе губы. – Даже твоей пятилетней дочери можно вытирать об меня ноги.
– Ты что там бормочешь? – дверь подпрыгивает в последний раз. – Я ухожу. Вернусь с работы – чтобы ужин был на столе! Приготовь хоть раз что-нибудь приглядное, лохудра безрукая.
Входная дверь захлопывается. Чувство облегчения вызывает во мне новый поток слез. Остановить истерику не получается. Надо попытаться хотя бы ненадолго подавить рыдания и взять себя в руки. Умываю разгоряченное лицо ледяной водой, полотенце впитывает колкие капли и остатки слез. Я с детства мирюсь с насилием, давно воспринимаю его как неотъемлемую часть жизни. Хватит! В последний раз смотрю в зеркало, на заплаканное, с трясущимся подбородком отражение и обещаю:
– Никто и никогда больше не посмеет меня унизить. Я не позволю прикоснуться ко мне даже пальцем, – в глазах зеркального двойника загорается непривычный, холодный огонь, я киваю отражению: – Пора!
Открываю дверь ванной, снаружи никого. Из кухни доносится чавканье. В дверном проеме показывается перемазанное пирогом лицо падчерицы. Бедная девочка, каждый день ей приходится выслушивать ругань, смотреть, как отец избивает мачеху. Неудивительно, что ребенок заедает стресс сладостями.
Сердце тянет к входной двери, но разум ведет на кухню. Ответственность всегда побеждала во мне желания. Я привыкла доводить любое дело до конца. Прежде чем навсегда уйти из этого дома, я должна убрать и позаботиться о Кате.
– Доедай побыстрее, – я сквозь слезы улыбаюсь Кате, убирая со стола грязную посуду. – Сейчас пойдем к бабушке.
– Я не хочу доедать! – ее губы, облепленные крошками, искривляются в плаксивой гримасе. – Пирог невкусный, ты не умеешь готовить.
– Тогда не ешь, – говорю я и включаю воду. – По дороге купим тебе печенья со злаками. В форме звездочек, и вкусное, и полезное. Хочешь, перед уходом почищу тебе яблочко?
Сзади опять раздается чавканье. Наверно Катя всё-таки решила доесть. Я поворачиваюсь, чтобы забрать последнюю грязную тарелку, и еле успеваю прикрыть глаза. Пережеванный пирог стекает по моему лицу, а из-за стола доносится смех.
– Думаешь, это смешно? – вытираюсь полотенцем и подхожу к столу.
– Очень, – кивает Катя, глядя мне в глаза.
– Все, с меня хватит! Марш к себе в комнату!
– Неа! Я хочу еще пирог, – барабанит она ложкой по столу.
– Ты же сказала, что он невкусный.
– Давай невкусный пирог!
Я отрезаю четверть пирога и наблюдаю, как Катя впихивает половину куска в рот.
– Не глотай целиком, сначала прожуй!
Ее глаза блаженно поднимаются к потолку, на лице появляется подобие улыбки, но, проглотив, она выдает:
– Невкусно!
– Наелась? Пошли одеваться.
Катя нехотя вылезает из-за стола и, вытирая рукавом перепачканный рот, плетется в свою комнату. Я вынимаю из шкафа её любимую футболку с вишенками, каждый раз глядя на которые, она непроизвольно облизывается. Достаю новые джинсы. Олегу нравится наряжать дочку, как ребенку – куклу.