Мама традиционно без стука врывается в мою комнату с утренней порцией таблеток разной формы и стаканом воды.
– Просыпайся! – Она принимается раскачивать мое свернувшееся в клубок тело, пока я недовольно мычу под одеялом. – Не вынуждай меня снова приносить холодную воду.
Она не понимает. А я не могу объяснить, что не все происходящее зависит от меня. Иногда я выхожу из-под собственного контроля.
– Сегодня обойдемся без ледяной воды, – отвечаю я, выбравшись из-под теплого одеяла.
– Ну, рассказывай, как настрой? Боевой? – Она смотрит на меня с плохо скрываемой надеждой в светлых глазах.
– Конечно, ма, по мне разве не видно? – Я давно перестал натягивать на лицо счастливую маску, потому что улыбка все равно выходит какой-то жалкой кривой гримасой.
– Но врач сказал… – Ее голос окрашивается внезапным разочарованием.
– Мы все знаем, что он сказал, ма, но это не значит, что все так быстро вернется в прежнее русло.
Из любви к ней я просто не могу сказать, что как прежде уже ничего не будет.
– Что ж, – она кивает в сторону таблеток и направляется к выходу, – надеюсь, завтра тебе станет чуточку лучше.
Само только слово «завтра» должно вселять надежду, ведь новый день всегда несет в себе перемены, возможности и шанс что-то изменить. Но для меня существует только «сегодня», да и то только если повезет (везением я называю дни, когда моя крыша не подтекает и остается сухой).
Мне никогда не нравилась зима со всеми ее неизменными атрибутами: нелепыми праздниками, теплой одеждой, удушающими шарфами, постоянно теряющимися перчатками, скользкими дорогами и метелями, превращающими меня в злобного замерзшего снежного тролля. Но в этом году мне абсолютно плевать на все вышеперечисленное.
Из-за подтормаживающего сознания у меня уходит несколько минут на то, чтобы рассмотреть высокие, кажущиеся мягкими, сугробы. Я подхожу к образовавшемуся пригорку и, повернувшись к нему спиной, падаю прямо в объятия снега. Если мама сейчас посмотрит в окно и увидит эту изящную картину, ее точно хватит инфаркт.
Я лежу и пытаюсь понять собственные чувства, набираю в руки снег и жду, пока он растает. Делаю так до тех пор, пока покрасневшие ладони не начинают гореть. Вместо того чтобы подняться, я равнодушно бросаю небольшую горсть январского снега себе в лицо. Его часть попадает в глаза, и мне приходится их закрыть, погрузившись на какое-то время в мир кромешной тьмы и холода.
– Ник! – Откуда-то со стороны раздается звонкий встревоженный женский голос, который я узнаю в любом состоянии.
Я лениво поворачиваю голову и замечаю бегущую ко мне Лунару. Дуреха снова вышла из дома без шапки. Куда только смотрит ее писатель?
– Ты, ты… – Она тяжело дышит после пробежки по сугробам. – Ты чего тут валяешься?
– Тебя жду. – Я снова перевожу взгляд на бледно-голубое небо и солнце, спрятанное где-то там за лохматыми облаками.
– В снегу?!
– А что? Ты же любишь нашу планету, а это… – Я хлопаю ладонями по снежному покрову вокруг себя. – Это настоящее единение с природой.
– Холодно ведь, – осторожно говорит она, явно волнуясь из-за моей возможной реакции.
– Э-э-эх, думал, вместе полежим. – Приходится подняться, потому что в последнюю очередь мне хочется огорчать Лу.
Не успеваю я сделать несколько шагов, как она рывком останавливает меня и принимается молча стряхивать с моей одежды снег. На это «мероприятие» у нас уходит несколько минут, во время которых у подруги в глазах стоят слезы. Не в силах примириться с собственным бессилием я отворачиваюсь.
– Тебе не обязательно было за мной заходить, – замечаю я, когда мы уже сидим в забитом до отказа автобусе.
– Обязательно, – строго отвечает подруга, поправляя растрепавшиеся от ветра темные волосы.
– Я не собирался лежать там весь день. Просто стало интересно.
– Интересно, каково это – замерзнуть насмерть?
Порой Лу становится такой беспощадной, что ее трудно узнать.
– Веришь или нет, но умирать я там не планировал.
– Неужели? – она делает удивленное лицо. – В любом случае больше так не делай.
– Ладно, Лу, – я бережно касаюсь ее руки, – извини за это.
– Просто я так испугалась. – Подруга смотрит мне прямо в глаза. – Понимаешь? Ты выглядел таким потерянным и беззащитным.
– Прости, я как-то не подумал. Мне очень стыдно, веришь?
В общении с подругой я всегда становлюсь тем самым рыжим котом из Шрека с огромными жалостливыми глазами. Раньше мне не приходилось извиняться перед ней так часто,