Но когда на календаре выпал благоприятный для отъезда день, все подношения небесным и подземным существам были совершены, а меня, завернутого в теплое одеяло, кулем усадили в повозку, Гонкра подошла ко мне. Ее веки набухли и покраснели, но голос не дрожал.
– Сын мой, – сказала она. – Я не знаю, какой совет тебе дать. Да и нужен ли он? Судьба несет нас, куда пожелает, как ветер несет песчинки. Но я постараюсь защитить тебя, а ты… ты постарайся быть счастлив, Нуму.
Мать сделала движение пальцами, точно затянула узел напротив моей груди, и вдруг до ломоты в костях обняла меня. Ее дыхание всколыхнуло шерсть на моей макушке, согрело кожу влажным теплом, и только тогда я понял, что мне предстоит. Клянусь, я уже готов был выпрыгнуть из повозки и мышью забиться в какую-нибудь щель в родных стенах… Но в тот же миг раздался гортанный выкрик дяди; фыркнул дзо, гневно боднув воздух; заскрипели натужно колеса, и мы тронулись вперед. Мало-помалу и дом, и сгрудившиеся на пороге родичи уменьшились, сжались, исчезли в дрожащем воздухе. Потом позади остались и безголовые шеи старых скал. Мы покинули долину.
Путь на Пхувер шел вниз, петляя между мельчающих холмов, сначала походивших на крутые спины дронгов, затем – на простершихся ниц паломников и, наконец, совсем утонувших в каменистой земле. День был ясным и тихим; только изредка чирикали в кустах стайки воробьев да горбоносые сайгаки шумно хлебали воду из луж. Мардо, привычный к путешествиям, мычал себе под нос, не выпуская изо рта полоску сушеного мяса, и казался вполне довольным жизнью, а меня одолевала тоска. Я уже скучал по привычному ворчанию и крикам сестры, топоту лап и звону посуды; еще хуже стало, когда начало темнеть и в небе показались большие совы. Они то парили молча, выискивая добычу, то издавали нежные, печальные крики, от которых внутри все сжималось, точно кто-то запустил мне лапу под ребра и теперь сжимал сердце и легкие в крепком кулаке.
– Ну-ка, не чахни! – велел дядя, останавливая повозку у большого камня, на бок которого была прилеплена полоска ткани с выцветшей молитвой – видимо, он часто делал здесь привал. – Кто тебя купит с такой кислой рожей?
Пока Мардо распрягал дзо и набирал мутноватой воды из ручья неподалеку, я успел наломать сухого кустарника, нарвать травы для растопки и впервые развести огонь с помощью собственного чакмака20, подаренного отцом перед отъездом. От света на душе стало веселее, а от горячей часуймы – и того лучше.