Чумазый мальчишка заискивающе улыбался.
– Еще чего! – ответил старший инспектор Джепп. – И вот что, парень…
Последовала короткая нотация. Перепуганный беспризорник дал деру, бросив на бегу своим малолетним дружкам:
– Черт, это ж переодетый коп!
Вся банда пустилась наутек, распевая песенку:
Мы помним не зря
Пятый день ноября
И Заговор Пороховой,
И парня Гая.
И мы не знаем,
С чего б нам не вспомнить его!
Спутник старшего инспектора, низенький пожилой человек с головой, похожей на яйцо, и большими усами, как у военного, улыбнулся сам себе.
– Très bien[2], Джепп, – заметил он. – Вы прочли прекрасную проповедь! Поздравляю вас!
– Этот день Гая Фокса – просто мерзкая отмазка для попрошаек! – ответил Джепп.
– Интересно, – задумался вслух Эркюль Пуаро, – как долго живет память об этом событии. Фейерверки устраивают столько лет спустя в память человека, чьи деяния уже никто и не помнит…
Детектив из Скотленд-Ярда кивнул.
– Вряд ли многие из этих детишек на самом деле знают, кто такой Гай Фокс.
– И скоро, несомненно, в головах все перепутается. Эти feu d’artifice[3] пятого ноября – во славу или в осуждение? Взорвать английский парламент – это грех или благородный поступок?
Джепп хмыкнул.
– Некоторые несомненно сказали бы, что последнее.
Свернув с главной дороги, оба вошли в сравнительно тихий район бывших конюшен, переделанных под малоэтажное жилье. Они пообедали вместе и теперь шли короткой дорогой домой к Эркюлю Пуаро. По пути порой все еще были слышны взрывы петард. Временами небо озаряли сполохи золотого дождя.
– Хороший вечер для убийства, – профессионально заметил Джепп. – Никто не услышит выстрела.
– Мне всегда казалось странным, что преступники не пользуются такой возможностью, – сказал маленький бельгиец.
– Знаете, Пуаро, иногда мне почти хочется, чтобы вы совершили убийство.
– Mon cher!..[4]
– Да, мне хотелось бы посмотреть, как вы его обставите.
– Мой дорогой Джепп, если бы я совершил убийство, у вас не было бы ни единого шанса посмотреть, как я его устрою! Вы бы даже, вероятно, и не узнали бы, что было совершено убийство.
Джепп по-дружески благодушно рассмеялся.
– Ну вы и нахал! – снисходительно сказал он.
На следующее утро в половине двенадцатого у Эркюля Пуаро зазвонил телефон.
– Алло? Алло?
– Алло, это вы, Пуаро?
– Oui, c’est moi[5].
– Это Джепп. Помните, вчера поздно вечером мы возвращались домой через Бэрдсли-гарден?
– Да.
– И говорили, как просто было бы пристрелить кого-нибудь на фоне взрывов петард и фейерверков, и всего такого?
– Конечно.
– Ну так вот. В этом районе совершено самоубийство. Дом номер четырнадцать. Молодая вдова, миссис Аллен. Я еду туда прямо сейчас. Хотите со мной?
– Простите, дорогой друг, но разве человек вашего положения выезжает на самоубийство?
– В яблочко!.. Нет. На самом деле наш доктор усматривает здесь что-то странное. Вы не хотите поехать? У меня такое ощущение, что вам надо там побывать.
– Конечно, я поеду. Вы говорите, номер четырнадцать?
– Именно так.
Пуаро прибыл в дом № 14 в Бэрдсли-гарденз почти в то же самое время, когда подъехал автомобиль с Джеппом и еще тремя мужчинами.
Дом номер № 14 явно был сейчас центром внимания. Его окружала толпа людей – водителей, их жен, мальчиков-посыльных, бездельников, хорошо одетых прохожих и несчетное количество ребятишек. Все они, раскрыв рот, пялились на дом.
Полицейский констебль в униформе стоял на ступеньке и изо всех сил сдерживал натиск любопытных. Встревоженный молодой человек щелкал фотоаппаратом. Он сразу бросился к Джеппу, как только тот появился.
– Пока без комментариев, – сказал старший инспектор, отодвигая его в сторону, и кивнул Пуаро: – А, вот и вы. Зайдемте в дом.
Они быстро вошли, захлопнув за собой двери, и оказались в тесном пространстве у начала лестницы, крутой, как приставная.
Наверху показался какой-то человек, узнал Джеппа и сказал:
– Наверх, сэр.
Джепп и Пуаро взобрались по лестнице. Человек на верхней площадке открыл дверь слева, и они оказались в маленькой спальной.
– Думаю, вы хотели бы ознакомиться с основными моментами, сэр?
– Именно