История о том, как мать боролась за жизнь сына. И хотя диагноз врачей был неумолим: «Ваш мальчик проживёт не более восемнадцати лет», женщине удалось продлить жизнь сына на десять лет…
«Ты можешь плакать, сожалея о том, что я ушёл,
или ты можешь смеяться и радоваться тому,
что я жил и был в твоей жизни…
Ты можешь закрыть свои глаза и просить,
чтобы я снова вернулся,
или ты можешь их открыть и видеть всё то,
что я тебе оставил:
всю твою жизнь для других…
Твоё сердце может быть опустошённым,
потому что ты меня не можешь больше видеть,
но оно может также быть наполненным любовью,
которую я имел для тебя в моём сердце…
Ты можешь постоянно думать о том, что я ушёл,
или ты можешь носить меня в своём сердце
и тем самым продлить мою жизнь…
Ты можешь плакать и чувствовать себя опустошённой,
или ты можешь делать то, что я от тебя ожидаю:
ЧТОБЫ ТЫ ОТКРЫЛА СВОИ ГЛАЗА, ЖИЛА, СМЕЯЛАСЬ,
ШЛА ДАЛЬШЕ И ДАРИЛА ЛЮДЯМ СВОЮ ЛЮБОВЬ…»
МАМА
Боже, как давно всё это было! Много-много лет назад. Но ничего не стёрлось из памяти. Не зря говорят, что время залечивает раны. Но только залечивает, а рубцы и шрамы от глубоких ран остаются и всю оставшуюся жизнь напоминают о той боли, которую когда-то пришлось пережить…
1978 год. Конец октября. Москва.
Мне было 22 года, и я ждала своего первенца.
Схватки начались в пятницу рано утром. Мама отвела меня в женскую консультацию, и моя врач предложила мне лечь в родильный дом. Так я и сделала. Схватки были нечастыми, но очень болезненными. И только в субботу вечером началось…
Сестричка привезла в палату каталку, помогла мне на неё забраться и повезла в родильное отделение. Там я перебралась на родильное кресло.
Дежурная врач, молодая женщина лет тридцати, осмотрела меня.
«Шейка матки раскрыта на четыре пальца,» сообщила она акушерке. «Но будет нелегко. У ребёнка ягодичное пред лежание.»
На тот момент мне было абсолютно всё равно. Схватки стали невыносимыми. Я стонала от боли, но не кричала, нет. Потому что знала, что когда женщина кричит, она выдыхает из себя воздух, и ребёнок может задохнуться.
«Дыши! Дыши!» командовала врач. «Стоп! Пауза. И теперь тужься изо всех сил! Тужься! Тужься!» кричала она. «Нечего отдыхать! Не на курорте! Вот и ножки показались… Мальчик…»
«Слава богу,» думала я. «Хоть что-то происходит…»
«Туловище застряло,» комментировала врач. «Ножки синеют. Ребёнок может задохнуться. Надо резать. Приготовьте ножницы.»
«Господи! Да делайте, что хотите, лишь бы мой ребёнок был жив!» неслось у меня в мозгу.
И вдруг я услышала звук… Боли не чувствовала, нет. Только очень неприятный звук…
«Чёрт! Ножницы тупые!» сетовала врач, разрезая мою промежность, как кусок мяса.
Наконец-то моего мальчика из меня вытащили. Показали мне его мельком и, странно шушукаясь, куда-то унесли. Вероятно, на осмотр.
Потом накладывали мне швы. Семнадцать внутренних и пять наружных. Больше ничего не помню. Очнулась утром в палате.
«Эй, просыпайся!» будила меня за плечо соседка. «Сейчас малышей принесут кормить.»
Я осмотрелась. Со мной в палате были ещё три женщины. Они готовили груди к кормлению.
Из коридора послышался детский плач, дверь распахнулась, и сестричка привезла на каталке крохотные свёрточки и раздала их женщинам. Всем, кроме меня…
Свёрточки разом замолчали. Слышалось только чмоканье.
«А где мой сын?» спросила я у сестрички.
«Чуть позже к вам придёт детский врач, и всё объяснит,» ответила она.
Я отвернулась к стене, чтобы не видеть счастливых лиц кормящих мамочек…
«Ну почему у меня всё не как у людей?» думала я, вспоминая свою жизнь почти от самого рождения.
Я родилась в Новосибирске, в пятидесятых годах прошлого века. Там, куда были сосланы во время войны моя бабушка, её дочь Нелли, моя будущая мама, и её сын Виктор. Они были немцами с Украины и поэтому находились под комендатурой, то есть должны были каждую неделю отмечаться в милиции. На этих «отметках» бабушка познакомилась с ссыльной женщиной из Латвии. Дело в том, что латыши лютеранского вероисповедания как и моя бабушка. Они подружились. Когда комендатура закончилась, и всем выдали паспорта, бабушка переехала жить в Латвию, в прекрасный город Юрмала.
Через три года у меня родился братик Антон. А ещё через три года мама в возрасте тридцати лет очень серьёзно заболела. Настолько серьёзно, что мой отец написал