– Спарринг!
Делаю сайд-кик, зная, что кореш сразу же пойдет на сближение. В отличие от меня, его удары ногами – не сильная сторона, Костя лучше бьет руками. Он отбивает. Я захожу на лоу-кик, ударяю его по внешней стороне бедра и тут же теряю преимущество – он достает меня первым ударом руки.
Серия ударов, и весьма ощутимых.
– Брейк!
Расходимся. Отлично, сейчас я снова достану Костяна пару раз с ноги.
– Спарринг.
Наша дружба длится целую вечность, а начиналась еще в клубе по кикбоксингу, куда мы записались в один год и занимались после уроков в школе. Дружили и боксировали уже тридцать лет. Я женил лучшего друга, пил за его родившуюся дочь, среди ночи поднимал и вез к нему в пригородный дом лучших педиатров столицы, когда у той внезапно поднималась температура.
Он ждал вместе со мной возле операционной, когда оперировали мать, провожал ее со мной в последний путь, пил за то, чтоб земля была ей пухом, наплевав на язву.
Не друг, а скорее брат. Так я его и воспринимал последние десятилетия. Костя, по сути, был моим самым близким человеком, моей семьей. Но даже он не знал о моей грязной тайне.
– Завтра у Поли днюха, но собирать гостей будем в субботу. Приезжай.
Я скривился, переключая душ на холодный. Все же семейные праздники, все эти сборища – не мое.
– Не отвертеться?
– Какое «отвертеться»? У моей дочери днюха!
Я присвистнул.
– Серьезно? Такая уже большая…
– Да какая она большая? – Друг заржал, перекрывая душ и натираясь полотенцем. – Я ей по-отцовски так и заявил: до двадцати одного ни пить, ни курить, ни трахаться не позволю.
Теперь засмеялся я:
– Суров, отец.
– Вот появится у тебя своя дочь, вспомнишь меня.
– Не появится. Все делать надо вовремя, а не пытаться впрыгнуть в уходящий поезд.
– Да кончай ты! Вон какой борзый еще, молодых обставишь, фору еще дашь…
– Так, Кость, Марина снова подруг своих притащит? Опять превратите семейное торжество в смотрины?
Друг замялся.
– Ну понятно. – Я перекинул полотенце на дверцу шкафчика, достал спортивные штаны. – Хоть бы не мешала она день рождения Лины с моим сватовством.
Костян одевался рядом.
– Да я ей сказал, но… Баба же!
Именно. Этого я и не понимал. Если уж он ей сказал, логично, что она должна послушаться.
– Давай на опережение тогда. Приеду завтра, не предупреждай своих девчонок, а в субботу отрывайтесь без меня. К тому же Лина наверняка своих друзей позовет. Куда ей круг спитых пенсионеров?
– Друзей, – вздохнул Костя. – Боюсь я этих ее друзей. Да и не зовет она их к нам, отнекивается, что за город, далеко, никто ехать не хочет.
– У бомжеватых студентов не хватает на билет на электричку? – хмыкнул я, затягивая кроссовки.
– Хрен его поймешь, чем вообще молодежь сейчас занята. Только домашние хеппи-бездыи[1] уже никому не вставляют. Так что Полька в воскресенье в клуб отпросилась, а у меня уже сердце не на месте, Сань.
– Сочувствую, друг. – Я похлопал его по плечу, забирая рюкзак со шмотьем из ящика, и вместе с другом вышел к парковке. – Дети растут, это как-то надо принять.
– Сложно это принимать. Будь моя воля, посадил бы на цепь и из дома не выпускал.
Челюсть привычно сжалась, как всегда, когда кто-то касался Темы. Пусть даже друг, который совершенно другое имел в виду, говоря о цепи, но в голове уже нарисовалась грязная картинка. Только вряд ли Костя действительно наденет на дочь ошейник, как я себе это представил.
Вот поэтому у меня нет семьи, если не считать семью лучшего друга.
– Боже, это самый шикарный подарок! Спасибо огромное, дядя Саша!
Я растянул губы в приличествующей моменту улыбке, обнимая одной рукой льнущую ко мне дочь друга.
– Поможете застегнуть?
Она значительно ниже меня, до плеча не достает. И сейчас выглядывает из-под руки огромными глазами, по-детски доверчиво хлопает ими. Ну какие восемнадцать? Как ее вообще из школы выпустили?
– Конечно, поворачивайся.
Я ловко отжимаю замочек цепочки с подвеской в форме фонарика, обхватываю шею, невольно вспоминая слова Кости о цепи, которую, собственно, и купил его дочери в подарок. Успеваю удивиться несоответствию празднуемой даты и хрупкости этого детеныша в плюшевой пижаме, с копной длинных темных волос на затылке. И защелкиваю механизм.
Лина тут же опускает руки, трясет головой, расправляя волосы, и поворачивается ко мне, приковывая внимание к ложбинке между грудей.
– Какая прелесть, правда же? Пап, мам? Смотрите!
– Я