Он кричит от ужаса, ведь барьёры Небесного Дворца пали под натиском левиафана. Он не знает, где его Госпожа, не знает, что ему делать здесь и почему его призвали наверх, где он бесполезен против летающих монстров…
Но его сомнения длятся недолго.
Лестница перед ним рассыпается от удара, осколки мрамора разлетаются в сторону и напротив него поднимается тёмный воин, низвергнутый исполином. В нём два человеческих роста, он закован в доспехи из тёмного камня, а вместо лица под шлемом лишь непроглядный дым. Первый удар его чудовищной палицы обрушивается сверху словно гора.
Живой доспех стонет, идёт трещинами и тоже кричит от ужаса.
Никогда он ещё не встречал настолько сильного слугу Морокай. Никогда не чувствовал себя таким слабым и беззащитным. Он пытается встать, но каждый удар всё сильнее вбивает его в пол из белого мрамора. Нечем дышать, сил всё меньше, нет надежды и Свет Госпожи в нём угасает…
Видение 1. Что посеешь
– Я что… умер?
Он спрашивал бескрайнюю пустоту голубого неба, раскинувшуюся вокруг, в которой был только он один, словно летящая высоко-высоко птица. Позади не осталось ничего, он помнил лишь смутные обрывки его прошлой жизни, и рыть куда-то в глубину памяти вовсе не хотелось – слишком уж тут было хорошо и спокойно.
– Где я? Куда я попал?..
Его шёпот эхом разнёсся по пустоте, но ответа не последовало. Он представлял всё себе немного иначе. Бесконечную лестницу из белого мрамора, ведущую к громадным золотым Вратам, залитым тёплым солнечным светом. Он ждал попутчиков – славных воинов, так же как и он, встретивших героическую смерть в бесконечной битве с Мраком, и прекрасных дев, которые… которым бы он не хотел пожелать ничего плохого, которые бы просто составили ему компанию. И стоило бы…
– Ты просто неудачно наступил на свою тяпку.
Голос дяди вернул его обратно на холодную и влажную землю. Вместе с шишкой, набухавшей всё больше с каждым ударом сердца над его бровью, множилась и боль. Поверх голубой пустоты над ним нависла коренастая фигура, смотрящая вниз с долей беспокойства и веселой иронии.
– Десять лет прошло, а я всё поражаюсь с тебя, Кальдур. На ровном месте споткнёшься…Ты куда торопишься? Бабёнку что ли завёл наконец?
Кальдур потянулся вверх, сел, согнулся, схватился за голову и зашипел от боли.
– Ну… хоть тяпка не сломалась. Живой там? Скажи что-нибудь, не пугай старика.
– Живой я… – буркнул Кальдур, скривился, схватился за предложенную руку и поднялся.
– Значит, бабёнка, да? – дядя продолжал стискивать его руку и смотрел снизу вверх с нескрываемом ехидством.
– Да нету никакой бабёнки! – прошипел на него Кальдур. – Просто достало колупаться в земле этой.
– А чего ещё делать в деревне? – дядя расжал хватку, рассмеялся и покачал головой. – Бабёнку окучивать, да землю. Порадовал бы дядьку внучатиком, взрослый же уже мужик.
Кальдур недовольно закатил глаза, поднял орудие, которое чуть не лишило его духа, вбил в землю и опёрся на него, с грустью взирая на бесконечное и совершенно пустое поле.
– И на кой чёрт, дядь, мы его снова перекапываем и разравниваем? Осенью же делали, вон какое ровное и земля мягкая. Снег тока сошёл, сеять рано. Бредятина какая-то…
– Земля, Кальдур, как и бабёнки, любит нежность и уход. Будешь нежен и будешь заботиться – обе будут тебя хорошо кормить. Два раза перекапываем, потому что так надо. Прадед мой так делал, дед делал, отец делал, и я буду делать. Может и ты когда-нибудь, как ума наберёшься, если там есть куда набираться вообще. И не надо тут спешить никуда. Вечно вы молодые хотите пройти короткой дорожкой…
– Ну всё… завелась шарманка!
Кальдур снова закатил глаза и ойкнул – бровь распухла настолько, что даже такой невинный жест отдавал болью. Дядя остановился на середине тирады и рассмеялся от его вида. Их обоих обдало ледяным ветром, и они поежились и помолчали.
– Ладно, чёрт с тобой, – дядя вдарил ему по плечу. – Насиделся ты за зиму в четырёх стенах. Дуй гулять, раз на работу не стоит. У нас ещё недели две или три, чтоб закончить. Тока далеко не отходи от деревни. Времена пока неспокойные.
Кальдур недоверчиво посмотрел на дядю и улыбнулся, поняв, что тот не шутит. Кивнул ему, замахнул тяпку на плечо, встряхнулся, чтобы сбросить с себя остатки раздражения, головной боли и холодного ветра, да пошёл в сторону дома, насвистывая навязчивую песенку. Перемахнул одно поле, другое, третье, перепрыгнул через ручей, отогнал взмахом мотыги мелких сорванцов, что за ним увязались, и увидел край родной деревни.
Наконец-то тут кипела жизнь! У берега собралось добрая половина селян. Лёд почти освободил величественную Явор и все её притоки от своего плена. Рыбаки готовились выйти на реку, чинили лодки и