пены, – пузыри быстро лопались, континент таял – и приподнимая швабру с грязной тряпкой, с которой свисали и волочились по полу мокрые нити крысиными хвостами. Он не запомнил холодильники по грудь, где под стеклом распластался плоский ломоть алого мяса, в белых строчках небрежного трёхстишья с жирной кляксой между строк, где свернулись кольчатыми червями верёвки сосисок, остановились жёлтые колёса сыра, бревенчатым плотом плыли батоны розовой варёной колбасы, а рядом, пирамидой, сухие, обугленные палки копчёной, минареты составили разноцветные пластмассовые стаканы сметаны, сложили стену кирпичи красных пакетов молока. Гриша подошёл к деревянному ящику, из которого возвышалась кассирша, отстучавшая ему чек. За прилавком, спиной к нему стояла дородная продавщица. На стук каблуков она величественно повернула голову с репой жёлтых волос на затылке и нефтяным пятном на макушке, показала глаз, профиль мясистого носа, после чего неспешно возвратила взгляд к длинной полке на белой стене, в разноцветных тубах консервов. Она совершила плавный поклон, продемонстрировав, словно наполненный ветром белоснежный парус на грот-мачте галеона, величественный тыл. У её ног что-то шуршало, но Гриша не имел возможности увидеть пол, столь плотно укрытый от него, и молча стоял, с чеком в протянутой руке. Через некоторое время тело перед ним выпрямилось, развернулось голым треугольным вырезом, глаза с трудом подняли тяжёлый взгляд, и пока пальцы стирали тряпку, произнесло:
– Чё?
– Бутылку Пепси. Пожалуйста, – с улыбкой добавил Гриша.
Глядя на него, из под прилавка она вытянула за горлышко бутыль. Её губы змеились, явно приготовив ответ, но он сказал только «спасибо» и вышел, унося от неё свою улыбку.
По дороге он прошёл между деревянными скамьями. На одной старушка в чёрном пальто, поддерживая ладонью щёку, смотрела на старушку в синем пальто, что через очки читала брошюру.
Цветов поднялся на лифте, позвонил в дверь.
– Привет, проходи, всё готово. – Они пожали руки, Саша принял у него бутылку. Выйдя из ванной, выложенной малахитового образа плиткой, Гриша увидел полный стол. Посредине в предсмертном тумане пота возвышалась бутылка водки. По стеклу, оставляя прозрачное русло, ползла слеза. Рядом, в деревянной чаше красного дерева лежала горкой светло-жёлтая квашеная капуста, проплетённая алыми ленточками моркови, словно восточная шапочка украшенная узорами, и пахла кисло и холодно. Друг напротив друга во льдах тарелок застыли синие голландские парусники, на каждом пустая рюмка, – прозрачный тюльпан в резных узорах на гранёном стебле. На блюде в одном углу лежали тёмно-красные овалы колбасы в снежинках сала. В другом углу, в плетёной ладье плыл чёрным и белым штабелем груз хлеба. Черкасс вскочил, хлопнул ладонью в лоб: «Вилки забыл!» Ребята улыбнулись друг другу, Саша скрутил с бутылки синюю тюбетейку, разлил прозрачную водку в рюмки, и на травах, вырезанных в стекле, загорелись лимонные
