– Не совсем так. – Официант не обернулся, но по какому-то неуловимому изменению его позы было ясно, что он улыбается. – Мое имя пишется катаканой[2]. – Он помолчал немного и добавил: – Мама вычитала в какой-то книжке. Думаю, это тоже что-то европейское. Вы всегда пьете на ночь сладкий кофе?
– Обычно да. – Александр попытался устроиться поудобнее на высоком барном стуле. – Я от него лучше засыпаю.
– Аа… вот как…
Александр приходил сюда уже несколько дней подряд и обычно перебрасывался с официантом парой дежурных фраз, а теперь, видимо, перешел в разряд постоянных посетителей и мог рассчитывать на беседу взамен рассматривания деревянных дощечек с написанными прихотливой скорописью названиями блюд и подвешенных над барной стойкой сушеных рыб-фугу. Рыб было порядка двух десятков, и выглядели они так, будто в последние два-три года с них ни разу не смахивали пыль. За спиной официанта на стене висел большой яркий плакат с изображениями представителей морской живности, которых можно было поймать у берегов Японии и употребить в пищу, с подписанными японскими и английскими названиями: мадай – морской окунь, судзуки – японский морской окунь, нидзимасу – радужная форель, мэ-ита-гарэй – камбала, намако – морской огурец, аваби – морское ушко и еще с десяток креветок, у которых по большей части были только японские подписи. Александру больше всего нравились сару-эби, «креветка-обезьяна», ёси-эби – «тростниковая креветка», и громадная, с пивную кружку величиной, курума-эби, «креветка-повозка», в белом панцире с черными полосами. Кто-то подписал рядом с ней красным маркером: «водится только в префектуре Айти».
По вечерам, если не считать праздников и выходных, в «Та́ко»[3] было совсем немного народа. Обычно люди приходили сюда в обед, и часам к пяти-шести вечера ресторан пустел, только за барной стойкой оставались двое-трое мужчин, не спешивших домой и предпочитавших за бутылкой пива обсудить последние новости. Правда, с новостями на Химакадзиме было не очень, за три часа неспешным шагом можно было обойти весь остров, и если летом и зимой, согласно путеводителям, сюда приезжало множество туристов, то в межсезонье, а уж тем более с наступлением сезона тайфунов он производил впечатление пустынного. «Тако» был единственным крупным рестораном на всем побережье, пропахшим рыбой и моллюсками, как и все на Химакадзиме, и единственной достопримечательностью, кроме нескольких небольших буддийских храмов, синтоистского святилища Хатимана[4] на западной оконечности острова и качелей, подвешенных между двух высоких сосен. Теперь, правда, дорожка к качелям была такой скользкой, что едва ли какая-нибудь влюбленная парочка решилась бы до них дойти.
Возле дальней стены почти до самого потолка возвышался громадный аквариум с выловленными на днях морскими обитателями, под которым в заполненных водой синих пластиковых поддонах копошились мелкие креветки, полосатые морские раки, покоились неподвижными живыми грудами торигай – крупные мидии величиной с мужскую ладонь и с крохотным съедобным содержимым. Приходя в «Тако», Александр старался сесть так, чтобы не видеть этого аквариума: когда кто-нибудь из посетителей заказывал рыбу, повар с сачком поднимался по деревянной лесенке с четырьмя ступенями, стоявшей сбоку от аквариума, перегибался через осклизлый от водорослей край, вылавливал из прозрачной, но все равно казавшейся какой-то упругой и вязкой воды подходящую рыбу, ловко перебрасывал ее на мокрый пол, затем, спустившись, брал один из нескольких приставленных к стене длинных гвоздодеров и приканчивал трепыхавшуюся рыбу одним точным ударом по голове. Раздавался короткий неприятный хруст, рыба еще несколько раз конвульсивно дергалась и затихала, пока ее несли на кухню.
– До: зо[5]. – Кисё поставил на барную стойку стакан, увенчанный оплывающим облаком сливок: на сливки, карамель и цветную сахарную пудру он не скупился, видимо, стараясь порадовать клиента, но в результате латте у него получался сладким до приторности. – Enjoy your coffee (он произнес эту фразу как «эндзё: ё: ко: хи:»). Может быть, что-то еще?
– Нет, спасибо большое.
Кисё на мгновение задумался, потом отвернулся, взял небольшую тарелку и насыпал в нее с горкой мелких снэков – тоже, судя по их виду, сладких.
– За счет заведения.
Александр поблагодарил, отпил через соломинку немного латте и сунул в рот маленькое печенье, посыпанное кунжутом и какой-то красной пудрой: пудра оказалась подкрашенным сахаром, кунжут, похоже, жарили в сахарном сиропе, но само печенье было соленым. Он улыбнулся: к представлениям японцев о сочетаниях вкусов европейцу было привыкнуть не проще, чем к перехватывающему дыхание рыбному запаху, хотя уже спустя несколько часов после приезда Александр поймал себя на мысли, что этот запах перестал его беспокоить, а через несколько дней даже как будто совсем исчез. Кисё отвернулся и принялся возиться на своем столе: убрал с него стаканы, бокалы и бутылки с ликерами и сиропами, капнул на когда-то блестящую,