Отец ее – коллекционер Георгий Константинович Одобеску, обрусевший румын, чья родословная явно носила характер больше мифологический, нежели конкретно-исторический, – неоднократно объяснял вспыльчивой дочери Аурике, что человек «головой может заработать гораздо больше, нежели руками». Будучи по природе человеком наблюдательным и артистичным, Георгий Константинович легко сходился с людьми, невзирая на происхождение, социальный статус и уровень развития собеседника. Барон Одобеску, как называли его между собой коллеги по цеху московских коллекционеров, четко усвоил главное правило поведения, способствующее тому, чтобы собеседник начал нуждаться в тебе, как в воздухе, незаметно для себя самого. «Просто смотри и слушай!» – инструктировал он импульсивную Аурику, выкладывая перед ней на черную бархатную салфетку ювелирный шедевр, добытый при помощи декларируемого правила.
– Красиво? – любовался Георгий Константинович и аккуратно, двумя пальцами, подносил украшение к ушку единственной дочери. Аурика казалась ему прекрасной, хотя со стороны выглядела как небольшая по размеру тумбочка на тонких ножках. Но барон Одобеску умел игнорировать мелкое и незначительное и укрупнять то, что по-настоящему важно.
К дочери Георгий Константинович относился, как к главной жемчужине своей ювелирной коллекции, поэтому был весьма озабочен вопросами ее будущего замужества, невзирая на то, что девочка еще только входила в пубертатный период и в перспективе оставалось еще достаточно времени, чтобы подыскать пухлой Аурике достойную партию. «Только не из наших!» – давал зарок про себя Одобеску, в глубине души опасающийся подвоха не столько со стороны своих юрких коллег, сколько со стороны государства, недвусмысленно намекающего, что, дескать, еще существуют в Москве места, где готовы принять на вечное хранение некоторые экземпляры его знаменитой коллекции живописи и фарфора.
Музеев и картинных галерей Георгий Константинович боялся, как огня, хотя сотрудничал с ними долгие годы, часто выступая экспертом в определении истинной ценности того или иного артефакта. Но вид одетых в синюю форму смотрительниц музеев, шикающих на не в меру болтливых посетителей, навевал на Одобеску такую тоску, что хотелось «плюнуть да бежать!». И он бежал, как правило, в сторону знаменитого в городе ресторана «Колизей», где собиралась богема и где у Георгия Константиновича была репутация постоянного посетителя особой значимости, к услугам которого предлагался отдельный кабинет, декорированный тяжелыми портьерами из малинового бархата. Там барон Одобеску обхаживал привередливых клиентов, общался с коллегами по цеху и изредка, совсем изредка, обедал с какой-нибудь юной красавицей, у которой после встречи с вальяжным бароном появлялась исключительная возможность начать жизнь заново.
Но свою жизнь начать заново коллекционер Одобеску уже не мог, а потому довольствовался тем, что есть. И, кстати, было не так уж мало, в чем Георгий Константинович с удовольствием признавался самому себе на сон грядущий, полеживая в холостяцкой кровати. Была в Спиридоньевском переулке огромная квартира, гораздо больше напоминающая музей, нежели человеческое жилище. Была непоколебимая репутация среди коллег и клиентов. Были серьезные капиталовложения и сбережения на черный день, не к ночи он будь помянут. Наконец, была Аурика – отрада всей его жизни и приятное невесомое воспоминание о той, чье имя практически стерлось из его цепкой памяти…
Единственное, чего не было у Георгия Константиновича, так это ощущения полной безопасности, для достижения которой он разработал целую систему мер, призванных сформировать лояльное отношение городских властей к его скромной, как он частенько говаривал, персоне. В их число входили добровольные пожертвования крупным музеям столицы, а также «ни к чему не обязывающие» презенты влиятельным лицам, кои неоднократно уверяли дарителя в дружественном расположении к нему. Однако, как только Георгий Константинович покидал очередного покровителя, тот, забыв об уверениях в абсолютной симпатии, тут же приглашал профессионального оценщика, чтобы уточнить истинную ценность презента.
Всех оценщиков барон Одобеску знал лично, многие из них были его коллегами по московскому цеху коллекционеров, а потому никогда не ставил их в неудобное положение. Все его презенты имели исключительную художественную значимость и могли принести своему владельцу достойное материальное вознаграждение в случае продажи.
Георгий Константинович разбирался в людях так же хорошо, как и в тонкостях ювелирного дела, поэтому в вопросах дарения был щедр, а в вопросах протекции – скромен и застенчив. Разумеется, внешне скромен и внешне застенчив, как и подобает среднестатистическому советскому служащему. Стратегия имела успех: барон Одобеску был причислен московскими властями к рангу неприкасаемых. Но даже это не освобождало известного