Солнце… если бы только люди, живущие в городах, знали, какое оно на самом деле! Ведь оно вовсе не такое, как в пыльном и душном лабиринте из кирпичей и камней, громады которых принято называть домами. Нет, солнце здесь не истинное, потому что отражается в стеклах окон, витрин, заслоняется свечением неоновых ламп и огней. Яркость его скрадывается облаками выхлопных газов от автомобилей. Фабрики выбрасывают в небо тонны примесей, которыми вынуждено дышать солнце. Конечно, оно задыхается. И люди вместе с ним просто не замечают этого, потому что настолько привыкли задыхаться, что это стало привычным для них образом жизни. А вот на приволье, где каждая травинка открыта ветру, каждое деревце подставляет свою щеку ласковой ладони ветра – там дышится иначе. И солнце смотрится другим. Большим и настоящим. Таким, которое хочется взять в руки и унести с собой, чтобы греться и дарить другим. Таким, под которым ты тот, кто есть на самом деле, без всяких масок и ролей. Тебе незачем скрывать себя, потому что солнце все видит. Его не обмануть. И можно дышать свободно, раскрывать руки как крылья.
Сейчас его крылья были сломаны. И он задыхался. Вокруг были только четыре стены. Пол, стены и потолок. Каменная непробиваемая клетка. Первое время он пытался бороться. Бился головой о стену в буквальном смысле этого слова. Хотел таким образом отыскать путь к свободе. Глупый. Ведь это нереально. Ничего хорошего он не добился. Конечно, если не считать укола успокоительного, которое ему вкололи почти сразу. Очень ловко и умело, чтобы не брыкался. А потом сон. Пожалуй, сон был единственной радостью и свободой, которую отнять у него пока никто не мог. Только в своих видениях, как только ресницы сомкнутся, он мог быть свободным. Поэтому и просыпаться не хотелось. Это как осознанно надевать на себя наручники или нечто в этом роде. Или даже не так. Скорее больше похоже на медленное методичное завязывание удавки на собственной шее. Чтобы задыхаться. Да. И он терял кислород с каждым днем. При этом, чем активнее он пытался высвободиться, тем больше застревал. Жестоко.
Впрочем, ему давно стало понятно, что те, кто ходит за дверями его палаты, о жестокости знают все. Даже не просто знают, а практикуют постоянно и с усердием на таких вот, как он. И главное, что изменить у него ничего не выйдет. Не потому, что он не хочет этого, а оттого, что не знает, как. Все для него вокруг непривычно, странно. Общаться сложно. А окружающие при этом думают, что он какой-то сумасшедший, не в себе. Это на самом деле все остальные не в себе. Сплошное притворство и фальшь. Открыть бы им глаза! Но вот ведь какая штука – если ты находишься бок о бок с притворщиками, то и сам потихоньку становишься таким же. И ему тоже теперь проще делать вид, словно он недопонимает, не соображает. Исполнять ту роль, которой его наделили. Даже имя ему здесь дали – Азамат. Хотя в его памяти нет этого имени. Есть только позывные, которыми он обменивался с собратьями. Состоят эти позывные не из слов, а из звуков. С их помощью можно сообщать об опасности, о том, что видишь добычу, или, что тебе хорошо. Это так просто, но вместе с тем смысл не теряется. Наоборот, ты сообщаешь самую суть.
Слова же обманчивы. При этом несколько разных слов могут означать одни и те же чувства и эмоции или же за одним сочетанием букв скрывается бездна разного смысла. И как не потеряться? Как отличать в таком случае правду от лжи? Это дело непростое. А потому лучше молчать, не подавая вида, что ты вообще умеешь говорить. На самом деле сойти за дурака в мире людей куда проще, чем за умного. Что ж, если так, то для него все предельно ясно.
В помещение вошла медсестра. В мире людей наверняка ее назвали бы симпатичной, потому что большие голубые глаза незнакомки, окаймленные густыми ресницами, так и манили за собой, а родинка на щеке придавала лицу особое очарование. Но ему было все равно.
Как обычно он лежит на кровати, свернувшись «калачиком», прижав ноги к груди. Смотрит перед собой немигающим взглядом в одну точку. Бывает, что сидит на подоконнике и смотрит в окно. Все было бы очень просто, если бы за стеклом не находилась решетка. Однажды он пытался и с ней справиться. С разбегу – прямо в стекло… разбить-то разбил, а вот потом обнаружилось, что путь к свободе отрезан. Кровь и осколки. Визг, который самопроизвольно вырвался из груди, вой, испугали персонал. В тот раз ему надели странную рубаху с длинными рукавами, которые обмотали вокруг тела. Придумали же способ лишить его возможности двигаться!
Все-таки коварства людям не занимать, это точно! Он вертелся как червяк, которого собираются препарировать. В сущности, так и было, только ранили не тело, а душу. Жестокости отчего-то всегда вытворять очень легко, а вот исправлять их потом не получается. Крики остались незамеченными. Средством от всего был у этих людей укол. Забытье на кончике иглы. Впрочем, назвать плохим состояние, когда ты плывешь на волнах покоя и загадочных видений, не имеющих почти всегда никакого смысла, тоже нельзя. Ему нравились видения. Но вот открывать глаза после них казалось мукой. Такой, которая и инквизиторам Средневековья вряд ли придет в голову. Причем болело, казалось,