– Еврибиад повсюду ходит с палкой и колотит ею за малейшие провинности не только гоплитов и матросов, но и стратегов, – вторил Эоситею кеосец Антимах. – Да что там провинности! Еврибиад может ударить палкой просто за косой взгляд или за слишком смелое слово.
– Еврибиад не считается с нашим мнением, – возмущался эвбеец Клеад. – Любой совет с нашей стороны вызывает у него презрительную реакцию. Клянусь Зевсом, Еврибиад мнит о себе слишком много!
– Спартанцы прислали в общеэллинский флот всего-то десять триер, а ведут себя так, словно от их участия в грядущих сражениях на море зависит судьба Эллады! – фыркнул сикионец Феокид. – Еврибиад не понимает, что ему не по заслугам досталась власть верховного наварха, но по уговору спартанских властей с афинянами. Еврибиад столько же смыслит в морской тактике боя, сколько я смыслю в персидском языке!
Хор одобрительных голосов тут же поддержал Феокида.
– По совести говоря, у афинян больше прав на верховное командование, – заявил Эоситей, – ведь Афины выставили двести триер, больше чем любое из греческих государств. Будет справедливо, если наш флот возглавит кто-нибудь из афинских стратегов. Хотя бы ты, Фемистокл. Надо собрать войско и поставить этот вопрос на голосование!
И вновь зазвучали одобрительные реплики военачальников. Все они знали обходительность Фемистокла, его ораторский талант и полководческий дар. Ведь благодаря настойчивости и прозорливости Фемистокла афиняне имеют ныне самый сильный флот в Греции. Благодаря искусной дипломатии Фемистокла эллины сумели объединиться в союз, дабы сообща противостоять нашествию персов, которые уже захватили Фракию, Македонию и Фессалию. Полчища Ксеркса стоят теперь у горного прохода Фермопилы, где их удерживает небольшое эллинское войско во главе со спартанским царем Леонидом.
Дабы не допустить персидский флот в Локридский залив, на северном побережье которого расположен стан Ксеркса, общегреческий флот подошел к северной оконечности острова Эвбея. Здесь, у мыса Артемисий, греческие флотоводцы собирались дать сражение флоту персидского царя.
Фемистокл постарался утихомирить страсти.
– Я сейчас же разыщу Еврибиада и поговорю с ним, – сказал он. – Согласен, что его грубость переходит все границы. Однако смещать Еврибиада с его должности именно сейчас, полагаю, крайне неразумно. Спартанцы не смирятся с этим, они отзовут свои корабли из общеэллинского флота. Следом за спартанцами уйдут суда коринфян и эгинцев, их преданных союзников. Этот раскол в наших рядах будет лишь на руку Ксерксу.
Пошумев еще какое-то время возле палатки Фемистокла, военачальники разошлись каждый к своим станам, которые были разбросаны вдоль низкого морского берега. Палатки воинов и гребцов прятались в тени деревьев, а совсем рядом с ними стояли длинными рядами многовесельные боевые суда, вытянутые на сушу.
Стан спартанцев располагался рядом с палатками коринфян и эгинцев.
Стоявшие на страже лакедемоняне сообщили Фемистоклу, что Еврибиад около часа тому назад ушел из лагеря на гору Телефрию, желая взглянуть с высоты на противоположный берег Эвбейского пролива, где находятся стоянки персидских кораблей. Вместе с Еврибиадом на горную вершину ушли Адимант, военачальник коринфян, и Поликрит, наварх эгинцев.
Фемистокл поспешил к извилистой козьей тропе, ведущей на вершину горы. Ему вдруг тоже захотелось своими глазами узреть флот Ксеркса на другой стороне широкого пролива. По слухам, у персидского царя в пять раз больше судов, чем у греков, собравшихся противостоять ему. Персидские корабли весь вчерашний день длинными вереницами втягивались в Эвбейский пролив, двигаясь вдоль полуострова Магнесия. Греческие дозорные на острове Скиаф вели подсчет вражеских судов, передавая свои сведения на Эвбею с помощью сигнальных огней. Судя по этим подсчетам, у персов имелось больше тысячи триер, не считая грузовых кораблей.
Гора Телефрия, господствуя над мысом Артемисий, отгораживала своими лесистыми отрогами северный берег острова Эвбея от его внутренних областей, изрезанных невысокими горными хребтами и узкими долинами. Склоны горы были покрыты густым лиственным лесом и зарослями дикого орешника.
В лесу царила прохлада, в ветвях лип и дубов звонко щебетали птицы. Широкая тропа была укрыта тенью от нависавших над ней могучих крон, сквозь которые не мог пробиться ни один луч солнца. Под ногами Фемистокла шуршала сухая прошлогодняя листва. Эта тропа была проложена местными пастухами, издавна гонявшими коз на высокогорные луга. В одном месте торопливые шаги Фемистокла спугнули несколько серн, которые коричнево-желтыми тенями мелькнули среди деревьев, уносясь в глубь чащи. Топот маленьких копыт быстро растворился в шуме листвы, колыхаемой ветром, и в несмолкаемом птичьем гомоне.
Вершина горы Телефрии представляла собой узкую седловину, покрытую травой, с двумя конусообразными известняковыми пиками по краям. Расстояние между этими скалистыми утесами было не меньше трехсот шагов. В стародавние времена, когда на Эвбее жили легендарные абанты, на вершине Телефрии, обдуваемой всеми ветрами, стояло поселение этого древнего племени.