Жалобы влюбленной. Уильям Шекспир

>Соломенная шляпка затеняла

      Ее лицо. Хранили все черты

      Печать уже разрушенной немало,

      Но все еще приметной красоты.

      Был облик полон юной чистоты,

      Но юность от безвременной кручины

      Уже оделась в частые морщины.

      Она пыталась, комкая платок,

      Замысловатым вышитый узором,

      Соленой влаги осушить поток,

      Из глаз гонимый болью и позором,

      На вышивку глядела влажным взором,

      И горький стон или надрывный крик

      Долину оглашал в подобный миг.

      То взор ее, горящий исступленно,

      Казалось, небо вызывал на бой,

      То в землю устремлялся с небосклона,

      То в горизонт вперялся голубой,

      То вновь блуждал по сторонам с мольбой

      И ни на чем не мог остановиться,

      Готовый лишь безумью покориться.

      Ее рука волос не убрала,

      Забыв кокетства милые повадки.

      От полурасплетенного узла

      Вдоль бледных щек вились две тонких прядки.

      Другие ниспадали в беспорядке,

      Но меж собой еще хранили связь,

      Кой-как под сеткой нитяной держась.

      Она швыряла вглубь янтарь, кораллы,

      Браслеты – все, что ей дарил он встарь,

      И слезы в воду светлую роняла.

      Так скаред грош кидает в полный ларь,

      Так шлет подарки тароватый царь

      Не в то жилье, что скудно и убого,

      Но в изобилье пышного чертога.

      Брала из сумки новые листки –

      Записки, письма нежные, – читала,

      Задумывалась, полная тоски,

      Читала вновь и, разорвав, кидала.

      Из пачки, в шелк обернутой, достала

      Другие – те, что для любимых глаз

      Писались кровью в незабвенный час,

      И, оросив слезами эти строки

      Поблекшие, сама как смерть бледна,

      Она вскричала: «Лицемер жестокий!

      Так ложью кровь твоя заражена,

      Что как чернила черной быть должна!»

      И в гневе, разжигаемом любовью,

      Она рвала написанное кровью.

      Там стадо пас почтенный человек.

      Гуляка в прошлом, знал он двор блестящий

      И шумный город, где провел свой век,

      И знал, что боль пройдет, как час летящий.

      Он слышал вопли девушки скорбящей,

      Приблизился – и теплые слова

      К ней обратил по праву старшинства.

      На палку опираясь, он садится –